Мертвые пианисты - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Ру cтр.№ 26

Яна обязательно звонила и отчетливо спрашивала, как дела, все ли «в по-ряд-ке».

— Все в по-ряд-ке, — отвечала Надя хилым расплывчатым голосом.

— Возвращайся домой. Только осторожно. Слышишь? Ос-то-рож-но!

Прогулки в основном были скучными. Но мешать серьезным разговорам не хотелось. И Надя послушно уходила на «проветривание». К тому же «в такую прекрасную погоду грех сидеть дома». А грех — это серьезно, Надя знала это от мамы и дяди Игоря. Так что выбора не было.

Впрочем, вскоре Яна принесла Наде наушники и показала, как слушать на телефоне музыку. Это наполнило прогулки новым смыслом. Теперь Надя могла в любую секунду включить желанное произведение, а не ждать, пока его передадут по бабушкиному приемнику. И Надя стала покидать папину квартиру в радостном предвкушении. Все дольше разгуливала по дорожкам сквера, давала себе пропитаться мягким тенистым теплом. Вдыхала густые летние запахи, прикрывала глаза. И в уши лились концерты Бетховена, Чайковского, Рахманинова. Музыка постепенно, нота за нотой, возвращалась в Надю.

А как-то раз Надя с папой были у Яны в гостях. Яна жила в чистенькой и очень светлой розово-бежевой квартире. В кирпичном доме недалеко от Надиной школы. Наде в гостях понравилось. Она сидела на плюшевом розовом диване рядом с папой, а Яна поила их чаем и кормила довольно вкусным банановым чизкейком. В комнате были розовые подушки, пуфики, ароматные свечки, диковинные изогнутые вазы. А еще в углу стояло пианино. Надя долго смотрела на него и все яснее осознавала, что страшно истосковалась за эти три месяца по ощущению клавиш под пальцами. Горячая тоска больно и одновременно сладко впилась в Надино сердце. Острыми длинными зубами в сочную сердечную мякоть. Надя поднялась с дивана. И, оставив на бежевой квадратной тарелке недоеденный кусочек чизкейка, подошла к пианино и открыла крышку.

— Я слышала, ты чуть-чуть умеешь играть? — спросила Яна и помахала пальцами, изображая игру на воздухе. — И-грать.

— Да, — прошептала Надя.

С обкусанным сердцем она стояла над клавишами и не знала, с чего начать.

— Я тоже, немного. Ты знаешь все ноты? Можешь сыграть гамму? Гам-му? До мажор, например.

— Мо-гу.

Впрочем, Яна не настаивала на гамме. Тут же повернулась к папе и принялась приглаживать свои и без того гладкие золотистые волосы.

— А я ведь когда-то даже ходила в музыкальную школу, представляешь? Так вот пианино с тех пор и стоит. Но я, конечно, музыкалку не окончила: это реально был ад.

— А что так?

— Да там надо было играть по нескольку часов в сутки. Постоянно какие-то экзамены сдавать перед целой комиссией… А склонности особой у меня не было. Это папа заставлял, все хотел сделать из меня образованную девочку. — Яна закатила глаза. — Как сейчас помню, я ушла, когда начали разбирать «Жалобу» Гречанинова. Тогда мои нервы окончательно сдали, и я сама наконец представила папе жалобу. На свою невыносимую жизнь.

Можно и Гречанинова, подумала Надя. «Жалобу» она помнила хорошо. Сначала легкая, почти невесомая, как скользящая по мягким волнам лодка. Потом все более тревожная и уплотняющаяся. Надя положила руки на клавиатуру. Опустила педаль, опустила клавиши, опустила саму себя внутрь нот.

В следующую секунду комната наполнилась звуками. Самые первые звуки были довольно робкими: то ли из-за отвыкших рук, то ли из-за долго не стриженных ногтей. Но уже на втором такте звуки окрепли. И все тревоги последних месяцев разом схлестнула музыка — моментально натекшая из тишины. Натекшая сквозь Надины пальцы, которые вновь стали гибкими, теплыми, живыми.

Лодка восходит на гребень волны, задерживается там, на верхней ноте, поворачивается на сильной доле — и ниспадает. А внизу, в морской глубине, короткими настойчивыми шагами идет буря. Постепенно прорывается на поверхность. Волны становятся все больше, все сильнее, и вот уже лодка терпит крушение. Сидящая в лодке Надя пытается спастись. Несколько тактов отчаянно борется со стихией. Но потом успокаивается и навсегда уходит на дно.

Когда Надя закончила играть, никто не проронил ни слова. Папа удивленно поднял брови и положил ногу на ногу. А Яна замерла на несколько секунд, держа в пальцах золотистую прядь своих волос. Стояла и смотрела, приоткрыв рот, куда-то перед собой.

— Да, это она… Та самая «Жалоба».

С этого дня Яна перестала говорить с Надей по слогам.

Осенью началась школа. Как Надя и предполагала, ни папа, ни Яна не вспомнили, что ее школа должна быть специальной. Папа полгода назад купил машину и возил Надю в школу на ней. Потому что добираться пешком было слишком долго, а нужный автобус рядом с домом не ходил. В папиной машине громко играла странная агрессивная музыка, которая Наде совсем не нравилась. Еще в машине пахло папиным древесно-пряным парфюмом. Иногда пеной для бритья или чипсами со сметаной и луком.

В школе к Наде постоянно подходила бабушка, с тревогой спрашивала, все ли с Надюшей хорошо. Чем ее кормят. Есть ли у нее осенние сапоги.

— Тебе отец твой передал, что я вчера звонила?

Надя всякий раз качала головой, и бабушка вздыхала. Прикрывала серые водянистые глаза.

— Дай хоть волосы тебе расчешу, а то опять вшивый домик на голове.

Бабушка больно и долго вытягивала Надины колтуны, заплетала их в косу. Потом вручала завернутые в салфетку и в полиэтиленовый пакетик бутерброды с брауншвейгской колбасой и сыром «Российский». Надя не любила бутерброды — особенно в венозных стенах школы. Предпочитала папины сметанно-луковые чипсы. Но чтобы не расстраивать бабушку, молча брала пакетик и убирала в рюкзак. После уроков скармливала — хлеб голубям, а колбасу и сыр грустной бездомной хаски, часто гуляющей на пустыре.

В целом Наде нравится ее теперешняя жизнь. Нравится папина квартира с бесконечным видом из окна. Нравится Яна. Нравятся прогулки по скверу с музыкой в ушах. Осень продолжается, и воздух в сквере становится терпким, сладковато-прелым. В ушах уже звучит «Октябрь» Чайковского. Солнце с каждым разом все раньше лопается кровяным пузырем. Все раньше по окнам соседских корпусов стекает бледная закатная сукровица. Все на своих местах, все хорошо. Не хватает только пианино…

Но и эта жизнь должна закончиться.

Первая тонкая трещинка побежала по устоявшемуся порядку вещей поздним октябрьским вечером. Надя уже лежала в кровати, но уснуть не получалось. Из кухни доносились приглушенные, но резкие голоса — папин и Янин.

— А что я могу сделать? Ничего! — шершаво и чуть хрипло заявляла Яна.

— Ты можешь с ним еще раз поговорить! — энергичным полушепотом возражал ей папа.

— А что толку? Если он что-то решил, его не переубедить. Разве не знаешь?

— Я не понимаю. Все же было хорошо!

— Было, но эта последняя выставка…

— И что? Он считает меня бесперспективным? Бездарным?

— Прекрати, нет, конечно…