Сезон мести - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Махов cтр.№ 5

А потом были слезы благодарности спасенной продавщицы и ночь — бурная, ненасытная, как будто продавала она не топленое молоко, а сырое мясо, которое пожирала прямо с ножа, пренебрегши термической обработкой. Одинокие женщины могут совершенно точно определить, женат их партнер или нет. Вне зависимости от возраста и опыта. Всю ночь, гоняя выжатого Антона по периметру огромной, размером с небольшое футбольное поле, кровати, Ольга — так звали приз за победу в вечернем марафоне — сквозь хрипы, всхлипы и стоны прозрачно намекала, что не прочь узаконить эти гладиаторские бои без правил. И, уйдя рано утром на работу, оставила своему последнему герою завтрак, записку и ключи. Завтрак Антон съел, записку прочитал, а вот от ключей благоразумно отказался, так как понимал, что бесплатный сыр даже у продавщицы лучше всего сохраняется в мышеловке.

Все было правильно в песне Визбора: «И кстати, там вчерашняя молочница уже поднялась, полная беды». Кроме титула. Антон был князем. Фамилия его была Голицын. И, как утверждал его златоустый отец, род их шел чуть ли не от Рюриковичей. И если после тысяча девятьсот семнадцатого года родовитые и столбовые Ивановы, Петровы, Сидоровы вели свои генеалогические ветви от корней Путиловских заводов и Морозовских мануфактур, то после 1991 года изо всех щелей, словно любопытные тараканы на яркий свет, повылазили Шереметевы, Оболенские, Дашковы, Воронцовы, Волконские и другие. Многочисленные ряженые обормоты стали грустить об утраченной монархии и невинно убиенной царской семье. Как будто это не потомственный дворянин, князь Львов, ведомый неврастеником Пуришкевичем, принимал отречение от государя императора. Как будто это не сын действительного статского советника дворянина Ильи Ульянова в семнадцатом заварил кровавую кашу! Кашу, которую нашему поколению по сей день приходится уже не хлебать, как тем недоноскам, а расхлебывать.

Антон не любил отца. Даже вчера на его день рождения Антон не соизволил явиться, отговорившись, что по уши загружен работой. Казалось бы, все, что нужно сыну, он получил сполна. Но, в отличие от своего старшего брата, ставшего банкиром, он пошел «не тем путем». С блеском окончив юридический факультет и отказавшись от всех выгодных предложений, Антон выбрал ментуру и стал простым опером. Побывав в нескольких «горячих» точках, выйдя целым и невредимым из ряда кровавых бань и саун, он в какой-то момент понял, что можно быть порядочным человеком и у себя дома, и на своей работе.

Антон также понял, что его война — это его жизнь. И если победить в ней нельзя, то побороться, покуражиться и кайфануть можно. И чем ярче будет эта борьба, тем желаннее будет победа. А трудности и неудачи — это еще не поражение! Это пусть фальшивая и, возможно, бездарная, но увертюра к победе!

Вот таким безнадежным оптимистом был старший оперуполномоченный уголовного розыска тридцатилетний капитан милиции Голицын Антон Януарьевич.

Пасмурное, сопливое, ОРЗэшно-чахоточное, пневмонийно-туберкулезное утро. Кто бы знал, как не хочется вылезать из-под теплого одеяла. Особенно когда тебе двадцать с небольшим довесочком лет. Ты молодая и, если не врут зеркала, вызывающе красивая рыжая секс-революционерка. Почему революционерка? Да потому что в этом возрасте революционеры все. Контрреволюционеры — это секс-меньшинства. А если у тебя все в порядке с ориентацией и тебе двадцать лет, ты — новатор, ниспровергатель, а с годами созидатель, если повезет.

Так или примерно так думала, ворочаясь в постели и весело напевая в гоблинской интерпретации Интернационал, Кукушкина Елена Сергеевна.

Сладко потянувшись до мелодичного хруста и набрав в легкие достаточное количество воздуха, она во всю их юную мощь выдохнула: «Припев!»

Внутренняя свобода рыжей Багиры этим утром входила в крутые противоречия с некоторыми внешними факторами. Как, например, с первым выходом на работу. Лена приняла душ, высушила и уложила волосы, еще раз с радостью отразилась в зеркалах и быстро оделась. В одежде она выглядела не менее соблазнительно, но более загадочно. Строгий серый деловой костюм и белая псевдомужская сорочка не только не скрывали, а казалось, еще больше подчеркивали совершенство ее форм. Бросив на себя последний оценивающий взгляд и сделав губами движение, которое должно было окончательно примирить их с помадой, Леночка быстро выбежала во двор. Сев в красивую маленькую машину класса «земля-земля-небо», она поехала на свою первую в жизни работу, к исполнению самой заветной в мире мечты.

«…А черт, что за запах в квартире, опять, наверное, в кухне что-то горит. Господи, за окнами двадцать первый век, а я живу в таком усеченном и ограниченном пространстве. Кухня, ванная и туалет в коммуналке общие. Нигде в мире люди не поймут, как может быть общим отхожее место?! Как можно с утра во исполнение личных надобностей выстоять очередь?! Как можно идти в туалет со своим стульчаком? Ведь если повесить его на гвоздь в самом туалете, как это делают некоторые смелые, но недальновидные соседи, — им обязательно воспользуются».

С этими веселыми и приятными мыслями старший оперуполномоченный капитан милиции Кротов Николай Иванович просыпался практически каждый день. Разница состояла только в музыке, которую с шести утра врубали одни, и запахе жарки от других. Свою трехкомнатную квартиру Кротов при разводе оставил жене и двум сыновьям, а в коммуналке, оставшейся после смерти бабушки, уже несколько лет жил один. А если бы родная бабка не пожалела внука и не умерла, жить бы грозе насильников и бандитов в общаге. Тогда и спальня была бы общей. Кротова мало интересовал быт. Все свое время он проводил на работе, а дома только ночевал. Скоро пенсия, и тогда можно будет подумать и о быте, и «о свечном заводике в Самаре». А пока пахать до полного и окончательного искоренения преступности во вверенном ему районе. И тут уже, господа хорошие и плохие, не до санти-МЕНТОВ: свой, чужой — на дороге не стой. Как в той детской считалочке, а? Кто не заховался, я не виноват. Начинаю искать…

Все счастливые мафиозные семьи на свободе счастливы одинаково, а каждая находящаяся в тюрьме несчастлива по-своему. Все смешалось в общей камере номер тридцать один в первом корпусе городского централа. Или СИЗО номер один, находящемся по адресу Прохладная Гора, 99.

Так или примерно так написал бы сегодня царь литературных зверей конца позапрошлого и начала прошлого веков о происходящих в нашем городе событиях. А волнение в камере началось из-за того, что некоторых сидельцев начал вызывать к себе для профбеседы кум — начальник оперчасти СИЗО, майор Орехов. Он косил под тонкого интеллигента и редко бил зэков днем. Даже если он и позволял себе эти плебейские развлечения, то исключительно во время своих ночных дежурств и только для разрядки. Орехов получил университетское образование, много читал и стал жандармским ротмистром по чистому, как ему казалось, недоразумению. Он хлестал водку с другими операми, но в отличие от них не напивался до потери человеческого облика, а лишь бледнел и молчал. Он перетрахал всех красивых контролерш и телефонисток и сейчас волочился за новенькой прапорщицей, еще не успевшей прогнить и скурвиться.