– Ты жив, пузик? – спросил голос Софи Лорен.
– Пока еще не понял. Лежу…
– Поспи! Ты должен хорошенько отдохнуть, мой могучий мышонок! А мне все сегодня говорят, что я просто свечусь изнутри…
– Смотри не ослепи сотрудников!
– Один линейный мастер уже подкатывался! – кокетливо сообщил голос. – Не волнуйся – я отшила. До вечера! Целую сам знаешь куда…
Она повесила трубку.
Страх и трепет перед неизбежным можно притупить только работой. У меня была еще слабая надежда, что такое однобокое воздействие «амораловки» связано с моими переживаниями последних дней. Я решил выбросить из головы все лишнее, полностью сосредоточившись на «главненьком». Вместо утреннего кофе я выпил «амораловки», вместо двенадцатичасового чая – еще, вместо обеденного компота – опять… От постоянно задерживаемого дыхания у меня заломило в груди, но в голову ничего, кроме убогих, как эротический сон агрария, фантазий не лезло. Я даже не смог сочинить первую фразу. Тогда я решил позвонить в Красноярск Арнольду.
Выслушав мои туманные претензии к его продукции, он обиженно спросил:
– Так что тебя не устраивает? Не взводит, что ли?
– Нет, взводит, конечно, но от первой бутылки был еще, как бы это выразиться, побочный эффект…
– Изжога?
– Нет, не изжога, – дальше юлить было бесполезно. – Наоборот, очень хорошо писалось!
– Значит, ты тоже заметил! А я-то голову ломал: случайное совпадение или на самом деле? Понимаешь, я как раз кооператив регистрировал, документацию оформлял, думал, неделя уйдет… Махнул рюмочку и, представляешь, все бумажки за одну ночь нашарашил: устав, протоколы – целый ворох… А ты?
– То же самое! – сознался я. – Всю халтуру за несколько дней раскидал…
– Значит, так и есть! – посерьезнел Арнольд. – То-то я смотрю: послал пузырек братишке в армию… Ему скоро домой, а там, сам знаешь, ребятам бром, чтоб не дичали, дают. Думал, пусть паренек восстановится, а то еще осрамится на «гражданке»! Что ж ты думаешь? Бугаина за два года матери трех писем не прислал, а тут ну буквально завалил, по два в день, да по десять страниц в каждом… Знаешь, описывает, как в карауле стоит, звездочки считает! А мы все с мамашей головы ломали, с чего бы это! Теперь ясно…
– А не осталось больше той «амораловки»? – заискивающе спросил я.
– Не-ет… Кончилась. Мы ведь тогда еще неопытные были, по старинке из одних рогов литра три делали, а теперь – усовершенствовались: литров двадцать у нас выходит… Автоматика! А главное, те рога особенные, списанные из краеведческого музея. Они там лет сорок провисели… Я так думаю – в этом весь секрет, как у скрипок Страдивари! Знаешь, из какой доски самые лучшие скрипки выходят?
– Из какой?
– Из гробовой…
Я вздрогнул.
– Так что пиши уж в натуральную! А то вы в Москве сами не знаете, чего бы вам уж и придумать! – не без ехидства сказанул Арнольд. – Как там наш Витек-то?
– В Нью-Йорк улетел – премию получать.
– Говорят, еще и на горынинской дочке женился?
– Не без этого…
– Эх, надо было вам со Жгутом на меня спорить… как я сразу не допер!
– Это точно. Ты бы так, как он, со мной не поступил…
Тут в трубке зашелестело, и в наш разговор вторгся голос Софи Лорен:
– Пузик, ты извини… А чего на ужин купить – рыбки или мяска?
– Я на ночь не ем.
– Нет, ты должен есть! Иначе – ослабнешь! – настаивала она.
– Хорошо, купи что хочешь.
Шелест прекратился.
– Кто это? – спросил Арнольд.
– Эриния.
– Странное имя. Но ты все равно не теряйся! Если что, я тебе еще «амораловки» подошлю!
А ночью, затаившись в отрогах моей новой подруги, которую мысленно стал именовать Ужасной Дамой, я слушал признания о том, что ее голос часто привлекал мужчин, но, как правило, при визуальном знакомстве соискатели терялись и оказывались абсолютно ни на что не годны, а я – единственный, кто оказался настоящим мужчиной не только по телефону! Правда, у нее оставались сомнения, ибо истосковавшийся представитель сильного пола иногда способен на одноразовый подвиг. Так было с одним хозяйственником, освобожденным по амнистии… («Ты не ревнуешь, пузик?» – «Как можно!») И вот теперь, при повторном свидании, она убедилась, что я именно тот мужчина, какого она ждала всю жизнь. И она никому меня не отдаст, пусть даже ей придется передушить всех соперниц, как куриц! Об «амораловке» я рассказывать ей не стал. Зачем? В конце концов, каждая женщина хотя бы раз в жизни имеет право на счастливое заблуждение.
Я уснул, и мне снился голос Софи Лорен, который по-садистски жестоко душил хриплый, предсмертно захлебывающийся голос Анки…
Рано утром, часов в пять, меня разбудили длинные телефонные звонки.
– Алло, – слабосильно отозвался я.
На том конце провода послышались звуки борьбы, сопровождаемые криками: «Дай я ему скажу!» – «Нет, я…» Наконец мембрана содрогнулась от гневного рыка Николая Николаевича:
– Ты что же, гад, делаешь?! Да мы тебя за это…
Ответить я не успел, потому что трубка перешла к идеологу Журавленко. Его бешенство было отлито в холодную аппаратную бронзу:
– Вы, надеюсь, любезный, понимаете, чем грозит вам эта мистификация?
Но и ему я ответить не смог, потому что трубка оказалась у Сергея Леонидовича:
– Ты знаешь, что содержание порносалона на суде могут приравнять к содержанию притона? А если еще найдут наркоту… А ее обязательно найдут! Я тебе обещаю!
– А мне все равно! – равнодушно сказал я.
– Как это все равно? Ты знаешь, что в зоне тебя в первую же ночь зэки «петухом» заделают? Будешь кукарекать, предатель!
Я посмотрел на эсхатологически зашевелившуюся во сне телефонистку и ответил:
– Мне теперь уже все равно…
– Как это все равно?
– А вот так, – отозвался я, почти исчезая под ее сонно шарящей лаской.
– А что же нам делать? – растерялся Сергей Леонидович.
– Не знаю… Вы же сами сказали, что я вам больше не нужен. Выпутывайтесь…
– Но это же международный скандал! Издатель рукопись требует. Мы пока сказали, что по ошибке в папку чистые листы положили… Где роман?
– У меня больше ни одного экземпляра не осталось. Я вам с Горыниным все отдал.
– Мой экземпляр уже с диппочтой прислали – там тоже чистые листы! – клокоча возмущением, сообщил Сергей Леонидович.
– А горынинский?
– Он позвонил в Москву. Мария Павловна смотрела – там тоже чистая бумага…
– Значит, вы с ним чистую бумагу читали и нахваливали?