– Ну все… Иди! – тихо настаивала Катерина.
– Подожди! – умолял мужской голос. И я узнал Вильегорского, еще недавно предлагавшего тост против ведьм.
– Тебе после катапультирования много нельзя! – убеждала моя любимая секретарша. – Ты должен себя беречь!
– Я абсолютно здоров!
– Ты уверен?
– А почему ты спрашиваешь?
– Ну все-таки… С такой высоты! Я думала, ты разбился, даже заплакала…
– Из-за меня?
– Из-за кого же еще?
– А мне показалось, что тебе Базлаков нравится…
– Глупенький.
– Пойдем ко мне!
– Нет, сладенький, хорошенького понемножку… Он проснется и будет сердиться…
– Не проснется – он у тебя пить не умеет!
– Не будем рисковать. Ты же не хочешь, чтобы я осталась без работы?
– А завтра?
– До завтра дожить надо. Иди баиньки!
Во тьме проскворчал долгий прощальный поцелуй, и щелкнула дверь. Потом из ванной донесся шелест воды. Я сжал кулаки и затаился в широкой молодоженской кровати, как в засаде. Но, выключив воду и пошуршав одеждой, Катька тихонько вышла из номера.
Вот шалава!
Спать уже не хотелось, а хотелось расправы, но унизиться до того, чтобы бегать искать ее по чужим койкам, а потом пинками гнать в номер для молодоженов, я не мог. Гордость не позволяла… Чтобы как-то отвлечься, я включил ночник, сжевал таблетку аспирина, запив ее четырьмя стаканами воды, и, дожидаясь Катькиного возвращения, стал на бумажке прикидывать, кому и сколько придется заплатить, чтобы уж точно попасть в Ле Бурже. Список был составлен, а Катька все не возвращалась. И я предался невеселым воспоминаниям.
В первый раз моя всеотзывчивая помощница попалась с Толиком. Через полгода после того, как она разгромила кадры турецкого МИДа и пришла в «Аэрофонд», ко мне на прием по какой-то укоренившейся, видимо, еще с парткомовских времен привычке заявилась жена моего телохранителя. Она жаловалась, что Толик, отец троих детей, совсем отбился от семьи. При выяснении подробностей обнаружилось, что отбился мой телохранитель скорее все-таки не от семьи (зарплату он продолжал отдавать и уроки у детей проверял), а от брачного ложа.
– У него появилась другая женщина! – плача, доложила несчастная супруга.
– Откуда вы знаете?
(Я подумал, что, если бы у Толика появился мужчина, было бы гораздо хуже!)
– Подслушала… по телефону. По параллельной трубке.
– Здорово! – Я был искренне удивлен тем, что бывшие сотрудники «девятки» попадаются так же банально, как и обыкновенные мужики. – Он ее как-нибудь называл? По имени или еще как-нибудь?
– Нет.
– А она его?
– Сла-а-денький, – зарыдала женщина.
– Ясно. Идите домой. Растите детей. Больше это не повторится. И рекомендую вам прочитать книжку «Постельные принадлежности. Брак и гармония». Она сейчас везде продается…
Мне надо было сообразить еще тогда, после пикника в лесу. Я сам, идиот, попросил телохранителя показать свое мастерство – и он всадил из пистолета в дерево четыре пули – одна в одну. Катька хлопала в ладоши, и на ее лице появилось выражение хищного восторга. У нее всегда появлялось такое выражение, если ей кто-нибудь нравился. А как у них потом сладилось, догадаться несложно: машина всегда заезжала сначала за телохранителем, а потом за Катькой, если она ночевала дома, а не у меня… Толик поднимался к ней, а шофер ждал и потом врал мне, что попал в пробку. Обслуга всегда договорится, чтобы напакостить хозяину. Шофера я выгнал. А Толику ничего специально говорить не стал – просто через несколько дней, когда он делал мне в сауне массаж, я пошутил в том смысле, что нанимал его телохранителем, а не телорасхитителем…
– Я уволен? – хмуро спросил он.
– Ну почему же? Наоборот, считай, что мы теперь с тобой родственники. Но больше этого делать не надо. Никогда.
– Понял.
– А теперь еще раз правую лопаточку! Что-то ломит…
Катерину же я вызвал в кабинет якобы для устного перевода и, когда она опустилась на колени, впервые дал ей пощечину. С оттяжкой!
– Это что-то новенькое? – удивилась она и побледнела.
– Догадалась, за что?
– За что?
– Если не отстанешь от охранника…
– Выгонишь?
– Убью.
– А-а… Прости, Зайчуган, я больше так не буду!
Я простил. Если бы мне стало известно, что она и Толика тоже называет Зайчуганом, я выгнал бы ее уже тогда – и не было бы ни взорвавшихся МИГов, ни всего остального. Впрочем, женщину, в кулаке у которой зажата твоя игла, выгнать не так-то просто!
…Услышав, как снова открывается дверь номера, я еле успел выключить свет и затаиться в своей двуспальной арабской засаде.
В прихожей блудливо завозились.
– Ты мне делаешь больно! – вскрикнула Катька.
– А ты не уходи! – Я узнал голос Базлакова. – Мне понравилось.
– Неужели?
– А я тебе понравился?
– Безумно! А правда, что ты называл меня ведьмой?
– А ты и есть ведьма. Давай вернемся!
– Нет, скажи, вы в самом деле из-за меня столкнулись?
– А из-за кого же? Если бы ты на меня так перед вылетом не смотрела, неужели я бы на вводе в петлю стал обороты сбрасывать?! Я же думал, ты с Витькой…
– Бедненький…
– Пошли!
– А вот этого не надо! Не надо, говорю! Отпусти… Он проснется…
– Ну и хрен с ним! Я ему по рогам настучу!
– Ага, а зарплату потом ты мне будешь платить?
– А сколько он тебе платит?
– Сладенький, если я скажу, ты не переживешь…
– Ну хорошо… А завтра?
– До завтра дожить нужно. Иди баиньки! Утро вечера мудренее.
Послышался шум борьбы и щелчок дверного замка. Затем снова – шелест душа и тихие влажные шаги по ковру.
– Зайчуган, ты спишь? Зайчуга-ан!
Я повернулся и показательно продрал глаза. Обнаженная Катька стояла надо мной, как мраморная богиня в ночном зале музея. И лишь темные пятна сосков да черный, идеально равнобедренный треугольничек нарушали эту ночную мраморность. Правда, я читал, что дотошные греки раскрашивали своих афродит самым достоверным образом там, где положено.
– Я-то сплю, а вот ты где шляешься?
– Я ребят успокаивала, – чистосердечно призналась она. – Им так сейчас тяжело!
– Успокоила?
– Кажется, да…
– Ну что там? Обломками никого не задело?