Я не хочу идти наверх, однако у меня нет выбора. Каждый раз, когда я оглядываюсь, еще несколько ступеней исчезают во тьме. Тени ползут, подобно давешнему холоду, и начинают меня догонять.
Я продолжаю свой подъем. Ступени кажутся бесконечными, но тут внезапно я оказываюсь на лестничной площадке. Я оглядываюсь. Ступеней больше нет. Взобравшиеся по ним тени поглотили их и теперь беспокойно копошатся в нескольких дюймах от моих ног.
Передо мной три двери. Все они закрыты. Я толкаю одну из них. За ней – мой отец. Он сидит на кровати. Впрочем, «сидит» – это не совсем точное слово. Он подобен марионетке, половину нитей которой обрезали. Его голова лежит на плече так, словно она устала управлять телом и решила отдохнуть. Поблескивающие сухожилия и красные мышечные волокна – это все, что не дает ей отделиться от тела. Когда машина врезалась в дерево, один из кусков лобового стекла практически обезглавил его.
Он открывает рот и издает странный свистящий звук, и я понимаю, что это мое имя: «Джо-о-о-о-о». Он пытается встать. Я закрываю дверь. Мое сердце бьется, а ноги дрожат. Я иду к следующей двери, догадываясь, что дальше будет только хуже. Но, подобно герою плохого фильма ужасов, я знаю и то, что открою ее.
Толкнув дверь, я отступаю назад. Комната полна синих мух. С жужжанием они поднимаются в воздух. Среди них я вижу две фигуры. Джулия и Бен. Во всяком случае, я думаю, что это должны быть они. Точно сказать сложно, потому что у Джулии отсутствует почти вся голова, а у Бена нет лица. Лишь красно-белое месиво из крови, костей и хрящей.
Они встают на ноги. Подобные теням фигуры среди роящихся мух… И я вдруг понимаю, что они и сами сделаны из мух. Внезапно они рассыпаются и несутся в мою сторону. Отскочив, я захлопываю дверь и слышу, как мухи яростно бьются о ее деревянную поверхность.
Проснись, приказываю я. Проснись, проснись, проснись. Однако мое подсознание не собирается отпускать меня так легко. Я поворачиваюсь к последней двери. Мои пальцы хватаются за ее ручку, и дверь медленно открывается. Комната пуста. В ней стоит лишь кровать, на которой лежит Эбби-Глазки. Ее веки закрыты. Я подхожу к кровати и беру куклу в руки. Ее глаза распахиваются, а розовые пластмассовые губы изгибаются в усмешке. «Она у тебя за спиной».
Я оборачиваюсь. В дверном проеме стоит Энни. На ней ее пижама. Бледно-розовая, с рисунком маленькой белой овечки. Та самая, в которой она была в тот вечер, когда мы попали в аварию. Вот только все было не так. Когда моя сестра умерла, на ней была совсем другая одежда.
– Уходи, – говорю я.
Шаркая ножками, она идет ко мне и протягивает руки.
– Уходи.
Она открывает рот, и из него вылетает рой жуков. Я пытаюсь бежать, но моя больная нога меня подводит и я падаю на пол. Позади слышится копошение прочных панцирей и беспокойных маленьких ножек. Я чувствую, как они карабкаются по моим лодыжкам и начинают вгрызаться в мою кожу. Бью себя по ногам, пытаясь стряхнуть их. Жуки перепрыгивают ко мне на руки, затем на шею. Забираются в рот и ползут в самое горло. Я не могу дышать, захлебываясь вонючими черными тельцами…
Я проснулся в поту и, трясясь, лежал, запутавшись в простынях и одеяле.
Пробивавшийся сквозь неплотно затянутые занавески дневной свет бил мне в глаза. Я покосился на будильник – и в то же мгновение он начал звонить, наполняя волнами боли мою похмельную голову.
Перевернувшись на другой бок, я застонал. Пора в школу.
8
– Сэр?
– Да, Лукас?
Я устало указал на поднятую руку, однако, прежде чем он успел что-то сказать, я поднял свою собственную.
– Если вопрос опять касается «Тиндера», то, думаю, мы уже обсудили, что во времена Ромео и Джульетты приложений для знакомств еще не было.
В воздух взвилась еще одна рука.
– Джош?
– А как насчет «Снэпчата»?
Взрыв смеха. Я и сам с трудом сдержал улыбку.
– Ладно. Ты подал мне идею.
– Правда, сэр?
– Ага. Возьмите одну из пройденных нами глав и перепишите ее так, словно действие происходит в наши дни. Особое внимание уделите параллелям и тематике трагедии и бедствия.
Поднялись еще несколько рук. Я указал на одну из них:
– Да, Алейша?
– Что такое параллель?
– Нечто, похожее на другую вещь или соответствующее ей.
– А бедствие?
– Ваш класс.
Звонок возвестил об обеденном перерыве. Я сдержал желание поморщиться от громкого звука.
– Хорошо. Все свободны. Завтра жду ваших очерков.
Заскрипели стулья, и дети с грохотом ринулись в коридор. Какими бы интересными ни были твои уроки и каким бы энтузиазмом ни пылали твои ученики, при звуке звонка они бросаются прочь из класса, как освободившиеся заключенные из тюрьмы.
Я как раз начал складывать свои книги и остальные принадлежности в рюкзак, когда в дверь класса просунулась знакомая темноволосая голова:
– Чао!
– Привет!
В помещение вплыла Бет. Сегодня на ней были футболка с «Нирваной», рваные джинсы и скейтерские кроссовки. Она уселась на край моего стола.
– Слышала, прошлым вечером кто-то бросил тебе в окно кирпич?
– Новости в Арнхилле распространяются быстро.
– Да, но никогда не выходят за его пределы.
Я хохотнул:
– Кто тебе сказал?
– Кузина одной из ассистенток работает на полставки вместе с женщиной, чей брат работает в полиции.
– Ух ты! Источник явно получше, чем «Си-Эн-Эн».
– И поточнее.
Она приподняла бровь, ожидая, по-видимому, подтверждения либо опровержения с моей стороны.
Я пожал плечами:
– Судя по всему, кому-то не понравились мои планы уроков.
– Думаешь, это был один из учеников?
– Вероятнее всего.
– У тебя есть главный подозреваемый?
– Вроде того. – Мгновение я колебался, но затем все же сказал: – Джереми Хёрст.
– А-а.
– Похоже, ты не удивлена.
– Насчет святого Иеремии-то? Нет. Я слышала о вашей стычке.
– У тебя и правда хороший слух. Если когда-нибудь услышишь выигрышные номера в лотерее…
Она ухмыльнулась:
– Так бы я тебе их и сказала.
– Ну так что ты хотела узнать по поводу…
В приоткрытую дверь постучали. Мы оба посмотрели в ее сторону. В класс заглянула слегка полноватая девчонка с мелированными волосами и слишком ярким для школы макияжем.
– Это класс мистера Андерсона?