Почему им можно, а нам нельзя? Откуда берутся социальные нормы - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Гельфанд cтр.№ 52

Низложив авторитарный режим, египтяне оказались на другом краю культурной шкалы – в полном хаосе. После демонтажа командно-­административной системы у них не было механизмов для регулирования и координации жизни общества и даже для удовлетворения своих первоочередных нужд.

Такой итог во многом предопределялся самим устройством авторитарного режима Мубарака. При нем египтяне жили в жестко контролируемом обществе с суровыми законами и минимумом гражданских свобод. Чтобы избавить режим от любых стратегических угроз, путь граждан к самоорганизации был надежно перекрыт. Деятельность волонтеров, профсоюзов, профессиональных сообществ, общественных объединений и любых других групп с коллективными интересами подвергалась изощренным ограничениям.

Столкнувшись с нарастающим хаосом, египтяне, прежде жаждавшие свободы, теперь хотели порядка. В интервью журналисту-международнику газеты Guardian Патрику Кингли каирский ювелир Айман Искандар сказал: «Сиси вернет нам спокойствие и порядок и восстановит институты страны». Жительница Александрии Ахлам Али Мухаммад сказала, что голосовала за Сиси, поскольку хочет «чувствовать себя в безопасности». «Для сторонников Сиси проголосовать за него – значит проголосовать против хаоса», – поясняла профессор сравнительного религиоведения Университета Эвергрин Сара Эльтантави. В моей книге 2017 года «Ценности, политика, ближневосточные перемены и “арабская весна”» я писала об этом политическом сдвиге в Египте как о примере автократического рецидивизма. В ответ на последовавший за смещением Мубарака хаос люди отдали себя под власть другого диктатора, пообещавшего восстановить порядок в обществе.

Такая динамика не ограничивается пределами Египта. Столкнувшись с безнормием, люди испытывают огромную тревогу. В книге «Бегство от свободы» Эрих Фромм описывал это явление как «готовность принять любую идеологию и любого вождя в ответ на предложение политической структуры и символики, придающих жизни индивида видимость смысла и порядка». Фромм, воочию наблюдавший широкое распространение фашизма в Германии, считал возврат к авторитаризму стандартной реакцией на чрезмерную свободу. Интересно, что веком ранее датский философ Сёрен Кьеркегор ввел термин «головокружение свободы», чтобы описать схожее явление своего времени: ощущение острой тревоги при встрече с безграничной свободой.

Чтобы проверить эти представления в современных условиях, весной мы с сотрудниками провели опрос египтян, чтобы определить, действительно ли их стремлением к жесткой культуре движет ощущение безнормия. Среди вопросов анкеты были, в частности, такие: «Насколько сильно в Египте ощущается развал общественного устройства?», «Насколько силен жизненный хаос в нынешнем Египте?», «Насколько безопасно жить в Египте?» и «Насколько улучшится жизнь в Египте, если норм и правил станет больше, чем сейчас?». Кроме того, мы спрашивали у респондентов, какое правительство, светское или религиозное, они предпочитают и поддерживают ли они салафитов (крайне консервативное направление суннитского ислама). Считавшие, что после Мубарака в Египте стало слишком много свободы, высказались в пользу авторитарного правления. Другими словами, налицо была тесная связь между последовавшим за смещением Мубарака безнормием и желанием еще более жесткой власти, которая восстановит порядок. Как и следовало ожидать, очень скоро Египет вновь оказался под властью диктатуры.

Подобные культурные сдвиги между жесткостью и свободой наблюдались и в других случаях крушений общественного строя. После краха деспотически жесткого СССР 51 % россиян выступали в поддержку демократии, а 53 % одобряли невмешательство государства в частную жизнь. В пользу правления сильного лидера с жесткими методами высказывались только 39 %. Однако в 2011 году налицо был полный разворот: 57 % россиян выступали за правление с твердой рукой, а 68 % одобряли государственное вмешательство.

В чем причина столь резкой перемены? С позиций теории «жесткость – свобода» можно предположить, что дело в стремительном экономическом спаде и повсеместных социальных неурядицах, последовавших за крахом Советского Союза. В период между 1991 и 1998 годом Россия потеряла приблизительно 30 % своего ВВП и находилась во власти неудержимой инфляции. Доходы населения падали, объем вывезенного капитала достиг 150 миллиардов долларов, а цены на нефть рухнули. На фоне экономических потрясений быстро росла преступность. В 1992 году в России насчитывалось более 4 тысяч организованных преступных группировок и Москва сотрясалась от грохота бандитских перестрелок. Решение властей начать войну в Чечне привело к тяжким последствиям в виде терактов на территории России и гибели тысяч российских солдат. Стремительно рос алкоголизм – извечное российское бедствие. За период 1990-х годов наркомания, в первую очередь употребление героина и других тяжелых наркотиков, возросла пятикратно. Средняя продолжительность жизни мужчин упала с 64 лет в 1990 году до 58 в 1994-м, в основном из-за алкоголизма, убийств и самоубийств. Россия разрушалась.

Вспоминая это сумбурное время, журналист Аркадий Островский писал: «Что касается меня, то дефицит продуктов полностью компенсировался восторгом от ощущения новых возможностей. В Москве творилась история, и мы были в гуще происходящего. Оглядываясь на то время сейчас, я понимаю, что этот восторг испытывал узкий круг людей. Для большинства населения крах Советского Союза означал неуверенность в завтрашнем дне и резкое падение уровня жизни».

«Это были очень трудные времена, и я не могу сказать, что их отличительной чертой было чувство свободы, – вторит ему Саша Латыпова, в то время киевская студентка. – О свободе никто и не вспоминал, все думали в первую очередь об инфляции, еде и дефиците всего на свете».

По мнению ведущего российского эксперта по этнонациональным отношениям, социолога Льва Гудкова, к концу XX века жители России отчаянно жаждали порядка и хотя бы видимости коллективной национальной идеи. Культурный вакуум нуждался в наполнении.

На сцену выходит Владимир Путин – бывший сотрудник КГБ, лично отобранный тогдашним российским президентом Борисом Ельциным на роль своего преемника. Сегодня Путин – один из самых популярных политиков в мире с рейтингом более 80 % по состоянию на 2017 год. Заоблачный уровень поддержки был достигнут не вопреки, а благодаря его очень авторитарному стилю руководства. Почему? Потому что Путин вернул в дезорганизованную страну порядок. За период с 2000 по 2015 год российский ВВП на душу населения вырос на 70 %, тогда как в Евросоюзе – всего на 17 %. При Путине безработица упала с 11 % в 2000-м до 6 % в 2015 году. «В его стране Путина принято считать человеком, который усмирил смуту в постсоветской России», – писала американская журналистка Юлия Иоффе в журнале National Geographic.

Впрочем, у этого экономического процветания есть и суровая изнанка: Путин правит железной рукой. Участников протестных акций, критиков властей в интернете, политиков и активистов правозащитного движения строго карают, в том числе многотысячными денежными штрафами и тюремными сроками. Подавляющее большинство российских СМИ контролируется государством и, как и в советские времена, публикует материалы отчетливо выраженного провластного характера. Целый ряд критиковавших Путина политических интернет-сайтов был заблокирован, а иностранным организациям, гражданам и даже россиянам с двойным гражданством запрещено владеть любыми видами СМИ. По данным Комитета защиты журналистов, Россия находилась на пятом месте в мире по числу журналистов, убитых за период между 1992 и 2014 годом, а организация Freedom House неизменно помещает ее в список стран с наиболее жесткими ограничениями свободы массовой информации.