Благодарю за любовь - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Вознесенская cтр.№ 52

— Вы не хотели с ним разводиться?

— Конечно, нет! Но не потому, что уж очень любила его, хотя я любила первый и единственный раз в жизни, а потому что я вообще против развода. Уж так меня воспитали…

— Вы родились в эмиграции?

— Да, мои родители из второй волны, из военной. Они познакомились в лагере Ди-Пи.

— Ах вот как! Теперь многое мне стало понятней. И вы сразу стали собираться в монастырь?

— Тут все гораздо сложнее. Видите ли, в монастырь я собиралась очень давно, это была моя детская мечта. У меня две тети монахини: одна здесь, на Елеоне, а вторая живет в Леснинской обители в Нормандии. Я еще в детстве ездила к ним на каникулы, привыкла к монастырскому укладу, к долгим службам и постоянной молитве. Окончив гимназию, я всерьез собиралась уйти в монастырь, но родители уговорили меня сначала получить высшее образование: они убедили меня, что в монастыре образование не только не помешает, но и принесет пользу. Я закончила филологический факультет, но решение мое не изменилось, и родители согласились отпустить меня в монастырь. Но тут воспротивился мой духовник. Он был такой патриот… «Если все молодые разбредутся по монастырям выращивать огурцы, то кто будет служить России в изгнании? Отдай свои лучшие молодые годы на службу России, а уж потом, когда состаришься — тогда и на покой в монастырь уходи!» Ну и уговорил он меня вступить в НТС и начать работу в «Посеве». Поначалу я очень страдала, у меня была сильнейшая депрессия, к врачу даже пришлось обращаться…

— Кто вас лечил?

— Наш русский доктор Флеров.

— Владимир Леонидович?

— Да, он. Мы все старались у него лечиться.

— Как же, знаю… И как долго вы лечились?

— У доктора — месяц с небольшим, а дальше уж сама с собой справлялась, только изредка заходила к нему за рецептом на снотворное. В основном лечилась в храме.

— Согласна, храм лечит многое, а уж помогает при всех хворях — это точно.

— Да, я тоже так думаю… А потом я втянулась в работу, обрела множество друзей: НТС, знаете ли, это одна большая семья, среди этих людей было очень легко и жить, и работать. Но мечтать о монастыре я не переставала, в отпуск всегда ездила либо сюда, на Святую Землю, либо в Лесну. Обе мои тетушки-монахини огорчались, что я так долго задержалась в миру. Они говорили, что Богу лучше отдавать себя смолоду, что и в монастырях нужны молодые силы. Так я и разрывалась между двумя желаниями — служить Богу и служить России. О браке я тогда не думала вовсе, меня семейная жизнь как-то совсем не привлекала. Но вот я встретила Виктора, и все изменилось… Я ведь не столько его любила, сколько жалела: из-за того, что он пришел в мой дом как бесприютный странник, из-за его страшных заблуждений — он ведь не имел представления о том, что такое духовная жизнь, для него она сводилась к живописи и культуре. Мы поженились. Брак оказался неудачным во всех отношениях, супружеская жизнь казалась мне чем-то вроде домашней тюрьмы — и жить нельзя, и уйти некуда. А тут еще вскоре началась перестройка и стало ясно, что эмиграция свою роль в освобождении России от власти большевизма отыграла и закончила, советская власть как-то неожиданно скончалась сама собой, от старости и болезней. Вот тут бы мне и осуществить свою мечту — уйти в монастырь, но… мешал Виктор. Я понимала, что без меня он вряд ли когда-нибудь приблизится к Богу, со мной-то он хотя бы церковные службы изредка посещал, с батюшкой нашим общался… И вот когда Виктор вдруг подал на развод, я почувствовала такую радость, такое освобождение! Я и Виктора простила от всей души, искренне мысленно пожелала ему счастья с другой женщиной и потом о нем почти не вспоминала… Теперь-то я могла уже уйти в монастырь! Но в «Посеве» меня попросили задержаться, чтобы подобрать мне замену. Я согласилась, но при условии, что буду брать несколько отпусков в году за свой счет — чтобы ездить по монастырям: я потихоньку сворачивала свои мирские дела, а сама решала, в какой именно монастырь мне податься. За эти последние годы я объездила все женские монастыри Зарубежья, выбирая место для своей монашеской жизни. И вот — выбрала наконец…

— Так вы не любили своего мужа?

— Почему «не любила»? Любила… Только не так, как ему казалось, и совсем не так, как положено настоящей православной жене. Он ведь думал, что он для меня свет в окошке. Ему, бедному, и в голову не приходило, что нельзя так обожествлять земного человека, что это великий грех. А потом…

— Что же было потом?

— Мы встретились уже в Мюнхене, за несколько дней до его смерти. Я заехала в Мюнхен по дороге на Святую Землю.

— Зачем? Встретиться с Виктором?

— О нет! Я даже не знала, что он в Мюнхене. Мне нужно было взять благословение у нашего владыки Марка и еще забрать канву у сестры Фаины, монахини из мюнхенского прихода.

— Что забрать?

— Канву для вышивания. В Иерусалиме ее трудно купить, да и денег у обители мало, вот мюнхенский приход и собрал деньги на посылку для матушек. Сестра Фаина купила двадцать метров канвы и хотела передать ее со мной: посылать посылкой было бы очень дорого. Здесь канва продается, но только очень крупного плетения, для монастырских вышивок она не годится. Ее арабки покупают, у них свои традиции вышивания: они тоже вышивают крестом, но в основном шерстью, поэтому крест у них крупный…

— Постойте, Людмила, довольно про канву! Вы ведь совсем что-то другое хотели мне сказать, а потом передумали и начали что-то вышивать по этой самой канве. Так что же вы хотели на самом-то деле мне сказать?

Людмила потерла ладонью лоб.

— Да, это правда… Я только вдруг подумала, что, может, это вам вовсе и неинтересно.

— И все-таки?

— Ну, в общем, когда я увидела Виктора возле монастыря в Оберменцинге, я испугалась. Таким я его не видела никогда. Он заговорил со мной, и я поняла, что он не просто так пришел, не по старой памяти, и не случайно мы встретились: он за спасением ко мне пришел, совсем как тогда, во Франкфурте… Только без записки от Льва Александровича. Поняла я, все поняла — он спасения искал! А у меня уже билет был в кармане, меня уже тут, в монастыре ждали. Передо мной наконец ясная дорога открылась — путь наверх, «царский путь», как монахи говорят, и это после всех моих мытарств, неудач, поисков смысла жизни… Мечтая о монастыре, я годы твердила: «Забуду ли тебя, Иерусалиме, да забудет меня десница моя…» [5]

— Сто тридцать шестой псалом, — кивнула Апраксина.

— Да. И вот, когда я уже была на полпути к Иерусалиму, вдруг на заснеженной ночной тропинке перед мной является мой бывший муж, уже почти забытый и снова готовый просить о прощении, о примирении. И я… Я испугалась, я так испугалась, Елизавета Николаевна! Я сделала вид, что не понимаю, зачем он пришел ко мне. Хуже того, я тут же сказала себе: «Это искушение перед монастырем, чтобы отвлечь меня от монашеского пути!». Я даже гордилась тем, как легко «разбила младенцев блудницы о камень». Соврала я, соврала себе, Богу и Виктору. Это я бедного Виктора разбила о камень моего охладевшего к нему сердца. — По лицу Людмилы катились одна за другой крупные слезы, и она стирала их ладонями, будто умывалась. — Ведь я, может быть, была его последней надеждой!