Так вот о чем я, оказывается, мечтала – о покое, вкусной еде и тишине!
Свежее октябрьское утро и отличный кофе, ожидающий за дверью. Что еще нужно?
Иногда становишься счастливым за одну секунду – когда из осенней влажной, но удивительно приятной непогоды, попадаешь в теплое помещение, пропитанное сотней вкусных запахов. Их, обитавших под одной крышей, окутал такой клуб, что не распутать: сладость от клубничных шапочек на тортах, терпкость от апельсиновых пастил, ваниль сдобных булочек. И ни одного посетителя внутри. Стоя перед прилавком, я на удивительно долгий момент утонула в самом настоящем блаженстве. Нет, не потому что желала съесть все, что видела, но потому что желала унести с собой вот этот миг бесконечного удовольствия и после растянуть его на весь день.
– Что желает мисс? – доброжелательно спросил меня мужчина с аккуратной бородкой, стоящий за прилавком.
– Мисс желает сырников. Без известки.
Бариста, он же официант, если и удивился, то вида не подал. Кивнул.
– Будет сделано. Кофе?
– И кофе. Без пыли.
И я улыбнулась одной мне понятной шутке.
Нежнейший и вкуснейший завтрак был запит ароматным кофе из маленькой чашечки; из окна у дальней стены открывался потрясающий вид на укрытый бурой пожухшей травой луг. Радовал глаз и разноцветный наряд рябин и ясеней, и повисший над полем влажный туман. Моросило. Единственное, чего мне не хватало для полного счастья – одного утреннего «привет» поцелуя от самого любимого мужчины в мире.
– А можно мне еще два стакана кофе с собой?
Я все равно не напилась, а Дрейк порадуется. Потому что по непонятной мне причине, так и не установил нормальные кофейные автоматы в Реакторе.
*****
(Mary and Brianna – I See Love)
Он стоял в любимом просторном кабинете, где на дальней стене добрый десяток голографических экранов, идеально белые стены и даже есть окно – редкость для Реактора. Отодвинутый за ненужностью стул-кресло у стены; пустой стол, на котором лежит единственная ручка… Спросите, для чего, если никто никогда ничего не пишет? Извечный антураж для людей, чтобы Комиссионеры не смотрелись дико.
Когда Дрейк услышал мои шаги и обернулся, его губ коснулась улыбка настолько нежная, что я оплыла. Поставила кофе на стол и со смехом спросила:
– Вот как ты это делаешь?
– Делаю что?
Я положила ему руки на плечи; меня за талию обняли самые лучшие на свете ладони – теплые, крепкие.
– Умудряешься потрясающе выглядеть после бессонной ночи? И действовать на меня так, будто мы познакомились только вчера.
– Ну как же, – улыбок Дрейка существует миллион вариантов, и та, что сейчас предназначалась мне, говорила «верь мне, я абсолютно серьезен», – с утра я иду в Реакторную парикмахерскую, где меня бреют и стригут, далее принимаю феромонный душ, после прохожу процедуру омоложения, чтобы тебя не встречал старый усталый пень. А после, понятное дело, быстро произношу ежедневное привораживающее заклинание.
Он однозначно научился шутить. И делал это с тем самым озорным взглядом, за которым скрывался совершенно другой человек – очень даже серьезный и всемогущий. Гранатометное сочетание – напускная шутливость и способность подчинить человечество.
А после мне достался поцелуй настолько приятный, что эта мысль укоренилась во мне на веки вечные – я самая счастливая женщина на земле. И не хочу быть нигде, кроме места, в котором есть сейчас.
– Знаешь, твои манипуляции работают.
– Я рад.
Он сумел произнести это настолько проникновенно, насколько трепетно произносят на свадьбе заветное «я согласна».
– «Великому и Ужасному» кофе? – я кивнула на стоящие на столе стаканчики. – Пока не остыл.
– За «Ужасного» буду вечером ругаться.
И мое внимание моментально сместилось не туда, куда следовало – к радостно ослабившимся коленям и не вовремя сладко занывшему узлу в животе.
– Не смей!
Теперь смеялся Дрейк – то зрелище, к которому я никогда не привыкну. За искренним смехом терялось все – возраст, тяжеловесность, могущество. Мы однозначно находились с ним на одной волне «Счастье. фм». И пусть весь мир подождет.
– Ты пришла, потому что эти разбойники опять гоняют у тебя шахматы?
Все-то он знает. Но на самом деле я пришла за поцелуем. И потому что соскучилась.
– Чтобы увидеть тебя. И угостить кофе.
Он умел быть благодарным в одном взгляде, который формировал вокруг нас собственную Вселенную.
А дальше наша минута тишины. Дрейк сидел в кресле, развернувшись к экранам лицом, пил кофе; я стояла сзади, зарывая пальцы в его волосы, по-свойски ероша прическу – действо, в целом мире разрешенное только мне.
Бесконечное множество непонятных символов на мониторах; ароматный запах кофейных бобов, от которого до сих пор трепетали ноздри. Покрывало из мягчайшей радости.
– А что написано на самом правом? – спросила я из праздного любопытства.
– Верхнем или нижнем?
– Верхнем.
– Там шестая просьба от представителей Комиссии внимательнее рассмотреть мир Земля на предмет пригодных для жизни с Комиссионерами женщин.
– Ты это серьезно?! – я поперхнулась.
– Серьезно. И это за последние два месяца. Думаешь, они не замечают изменений на моей или Джоновой физиономии? Хорошо жить хочется всем.
– Да ты шутишь!
– Тебе перевести текст на понятный?
И едва уловимый жест рукой. Непонятная белиберда на верхнем мониторе вдруг стала читаемой. А там текст: «От Питера Вальда, номер 36692. Ввиду сложившейся ситуации, просьба уточнить наличие на планете Земля людей женского пола, обладающих фоном H44bssd…»
– А что за цифры в конце?
– Это условное обозначение типа энергии. Твоей. Оно нормально не переводится.
Так он не шутил!
– Они хотят… жен?
Теперь от смеха давился Дрейк. И его реакция была мне понятна: для того чтобы стать совместимой с Комиссионерами, мне пришлось умереть, а Яне пережить удар молнией. Не всех же наших теперь шарахать током с надеждой, что кто-нибудь выживет?
– И что ты им отвечаешь?
– Пока ничего. Сама понимаешь.
Вот дела! А я и не знала.
– А что на среднем?
– Статистика по атмосферным процессам десятого уровня. Нужно разобраться с локальными загрязнениями.
– А левее?
– Это будет сложно объяснить. Расчет химического строения нового элемента для материального мира.
М-да. Непросто.