– Андроник, я помню.
– Забывать начинаем…
– Ничего, не забудем.
И они помянули, не чокаясь. Помолчали.
– Ты прав, наверное, Пашка. Бог их знает поименно, мы их помним, в Управлении доска установлена… и всё, и хватит. Жизнь должна быть розовощекой! Давай теперь за розовощекую жизнь… и закусим лимонным пирогом твоей благоверной… О! Хороший пирог! Отличный пирог! Жениться, что ли?
А потом Кира отужинал с ними, был весел, брызгал шутками, словно игристое вино, сам смеялся, нахваливал стряпню Рыбки, даже ввел ее в некоторое смущение. А за прежние шутки извинился, мол, уж очень хотелось попугать хозяйку несуществующим боевым прошлым, ведь когда она пугается, у нее такие чудесные большие глаза, просто как у какой-нибудь сказочной девицы-красавицы… и вообще, жаль, что Пашка встретил такое чудо первым.
Павел Георгиевич проводил его до ворот усадьбы. Обнялись.
* * *
Поздно вечером, когда Рыбка уже спала, он достал из сундучка со старой мелочевкой, напоминавшей о молодости, сверток размером с крупный грецкий орех. Развернул. На ладонь легла эта странная… фитюлька. Пятилучевая звезда из мягкого металла, серовато-зеленоватая, почти оливковая, с изображением серпика и молоточка в середине. Горные какие-то войска? Но для чего серпик и почему звезда? Кто-то из афганцев обронил? У них символика другая… Странная вещь. Как будто пришелица из иного мира, который мог бы состояться здесь, в Империи, но почему-то не осуществился во плоти.
«Не приведи Бог, попадется жене на глаза… Не приведи Бог!»
И Павел Георгиевич выбросил звездочку.