А меня банально свалила с ног усталость. Просто ударила резко и грубо по сознанию, отправив в длительный нокаут и сон. Это ничего – пробуждение наверняка принесет много занятного. Как же иначе, когда такие перспективы намечаются. Грандиозные перспективы.
Глава 14
– Выслать вперед квартирьеров! – раздался зычный командирский голос. Дивизион миновал Главный Карпатский хребет, оставив позади одинокий столб с прибитой доской и надписями «Галиция – Венгрия», и продолжил спускаться вниз по извивающейся винтом горной дороге.
– Как думаешь, будет нам хоть какой-то небольшой отдых или в штабе фронта решили наступать беспрерывно до самого Будапешта? – спросил меня мой старый знакомый Саша Герасимов, уже успевший с нашей последней встречи на Северо-Западном фронте заработать погоны подпоручика, воюя здесь, на Юго-Западном.
– Возможно все, – хитро ответил я. – С таким снабжением мы, пожалуй, не только до Будапешта, но и до Вены или даже Берлина дойдем. Нас ведь снарядами и прочим не обижают.
– Верно. С этим трудностей нет, что удивительно.
– Что ж тут удивительного?
– Как это что? Еще каких-то две недели назад был приказ снаряды беречь и расходовать аккуратно, а ныне…
– Просто в тылу появился крепкий и своевременный сапог, способный дать хорошего пинка всем тем, кто стремится к поражению России в этой войне…
Герасимов расхохотался, все же продолжая сетовать на очередной марш-бросок, совершаемый всей армией. Нас действительно гонят усиленными переходами по сорок-пятьдесят верст по все тем же местам, где месяц с лишним тому назад наступали наши части, силясь пробиться в Венгрию, а затем отступали, чтобы теперь вновь наступать.
Копыта, колеса, ноги – все равномерно движется по дроге, усиленной и защищенной от весенней грязи стволами деревьев. Пушки в них не вязнут, но от постоянных толчков страдают лошади, да и у самих всадников ноги затекают. Шустрый все чаще и чаще устраивает мне «стоячую забастовку», несмотря на серьезные и вполне обоснованные угрозы отправить его в колбасный цех. Но с другой стороны, чем конь виноват, когда дорога такая? Под эту тему даже невзначай я подкинул нашим бойцам привет из будущего – на сей раз гардемаринский. И потому теперь, что в походе, что на привале, можно было услышать, как задумчиво-протяжно льются строки песни:
Нет ухаба, значит, будет яма,
Рытвина правей, левей кювет.
Ох, дорога, ты скажи нам прямо,
По тебе ли ездят на тот свет?
[114]А вот кому эта песня особенно в душу запала, так это старшему фейерверкеру Петьке Корсакову. Прибился этот типчик к нашему отряду аккурат сразу же после конца отступления и прилип, как банный лист, не оторвать. Уж не знаю, почему его Унгерн от военно-полевого суда отстоял и в сотню определил добровольцем, но теперь благодаря этой мере вместо одного Федьки Суетина в отряде образовался разбойный тандем. Как братья-близнецы, ей-богу. Особенно по части ненормативной лексики: «Меня нянька в детстве ушибла, потому не могу без мата двух слов связать», – сам про себя сказал Корсаков при знакомстве с отрядом и немедленно поведал то ли байку, то ли быль из своего прошлого. Скажу вам, что если бы фейерверкера в тот момент показывали по Центральному телевидению, то стандартное, цензурное «пи!» звучало бы практически непрерывно:
«– Вышел (пи!) я однажды на батарею (пи!). Смотрю (пи!): австрияки (пи!) совсем (пи!) близко. Увидели (пи!) меня и давай (пи!) палить. А я (пи!) стою на виду и сухарь грызу. И вдруг (пи!) пуля – бац! Полсухаря отшибла (пи!). Я (пи!) другую половину грызу. Опять – бац, бац (пи!)! Выбили (пи!) сухарь изо рта! Разозлился я (пи!) – страсть и давай на (пи!) матить и палить…»
Внешне Корсаков чем-то напоминает Яшку Бойко из «Свадьбы в Малиновке». Тоже недавно каким-то одному ему немыслимым образом привел из очередного «ночного рейда» высоченную, словно каланча, венгерскую бабу по имени Тимея. Та ни бельмеса по-русски, но от своего «рыцаря» не отстает, даже несмотря на ругань Унгерна. Интересно, как Корсаков ее уговорил с собой пойти? Не иначе приобнял и сказал с умилением на ушко: «Вы и только вы напоминаете мне мою любимую, мою чернявую, мою безотказную… гаубицу!»
[115]
А казакам смешно. Тем более теперь, когда все они думают о скором конце войны, возвращении в родные станицы. Думаю о будущем и я.
Невообразимо все перевернулось, стоило только с легкой подачи «форточников» пустить на поле брани частицу научно-технического прогресса. И частица эта переменила слишком многое.
* * *
Сказать, что внезапное появление «Горынычей» (а именно такое оригинальное название само собой закрепилось в солдатской среде за «катюшами» местного производства) стало для австро-германцев шоком, значит не сказать ничего. Вражеская пехота была буквально смята и морально, и физически. Герасимов, которому тоже посчастливилось увидеть работу «Горыныча», рассказывал про одного смертельно раненного германского офицера. Тот, истекая кровью, прохрипел: «Мне недолго уже осталось, и я никому уже не смогу передать ваших секретов. Но скажите мне перед смертью, что это страшное навалилось на нас сверху, как гнев божий?..»
Ответа раненый не получил. «Форточники» молодцы – пусть секретность остается секретностью. Во времена Великой Отечественной гитлеровцы тоже не знали, что и думать о «катюшах». Предполагали, что им противостояла «русская автоматическая многоствольная огненная пушка». Сейчас ситуация аналогичная. И хотя, судя по «солдатскому вестнику», «Горынычей» на разных участках фронта видели не так уж и часто, дело свое, прежде чем столь же внезапно исчезнуть, реактивная артиллерия сделала. Успешно начатое Горлицким прорывом австро-германское наступление буквально захлебнулось в огне, ничего не сумев противопоставить взамен…
Пока. Именно пока.
После появления раньше положенного срока танков германская научная мысль наверняка прямо сейчас энергично трудится над созданием очередного изобретения. Что еще остается эдакого эффектного? Огнеметы? Уже в наличие имеются даже у нас – вроде бы еще до войны на вооружении состояли
[116]. Большемоторники? Немцам нужно очень сильно постараться, чтоб взлететь выше «Муромцев». Разве что «трубой кайзера Вильгельма» вздумают попугать, но это опять же эффектно, а не эффективно
[117].