Нет бога, кроме Бога. Истоки, эволюция и будущее ислама - читать онлайн книгу. Автор: Реза Аслан cтр.№ 86

Но это не означает, что ислам обязательно сыграет роль в определении того, как будет выглядеть местная демократия во многих государствах, где большинство населения – мусульмане, по крайней мере на ранних этапах. Те, кто в Европе и Северной Америке ожидает появления полностью сформированной светской либеральной демократии в странах, которые едва обладают опытом, отличным от авторитарного правления, живут фантазией. Даже самое поверхностное изучение исламской истории демонстрирует огромную роль, которую ислам сыграл в формировании отношения к правительству и политике среди всех мусульманских народов, вне зависимости от их политических взглядов – будь то левого или правого толка. В Иране, например, и реформисты, и жесткие консерваторы полагаются на одни и те же символы, риторику и язык, чтобы бороться за демократические реформы или за теократическую непримиримость, поскольку и те и другие осознают силу ислама в отношении мобилизации масс. На самом деле причина, по которой политическая оппозиция на Ближнем Востоке так часто носит религиозный характер, заключается не в том, что оппозиционные партии хотят построить теократическое государство, а в том, что именно язык религии обладает наибольшей ценностью в мусульманском сообществе.

Если демократия должна иметь шанс во многих государствах, где большинство населения составляют мусульмане, религиозные фракции следует поощрять к участию в политическом процессе. Правда, есть и такие организации, которые не заинтересованы в создании чего-либо иного, кроме гнетущей архаичной теократии и которые преследуют свои религиозно-политические цели посредством насаждения насилия и террора. Им следует противостоять всеми необходимыми мерами. Но когда даже легитимная религиозная оппозиция подавляется или объявляется вне закона, это ведет к неблагоприятным последствиям, а именно к радикализации. Это то, что произошло в Иране, когда шах подавил всю клерикальную оппозицию, противостоящую его деспотическому правлению, только чтобы увидеть, как она радикализируется в совершенно новый бренд революционного шиизма, который в конечном итоге скинул его с трона и превратил Иран в Исламскую Республику.

Никто не сомневается в потенциальной опасности, которую несет с собой решение, позволяющее религиозным консервативным группам участвовать в политической жизни. И конечно, проблемы могут возникнуть, когда религия играет особую роль в государстве; всегда будут группы, стремящиеся использовать собственную интерпретацию религии для продвижения своих социальных и политических программ, хотя это справедливо для всех демократий, особенно для Америки. Однако настоящая опасность заключается в удушении политических амбиций таких групп. Из тех случаев, когда законная исламистская оппозиция была подавлена, воинствующие группы и религиозные экстремисты извлекали пользу. Возьмем случай с Алжиром, где возникновение ультранасильственной джихадистской организации «Аль-Гамаа аль-Исламия» («Вооруженная исламская группа»; ВИГ ^[34]) стало прямым результатом решения алжирских военных запретить участие в политической жизни более умеренных и уступчивых исламистов. И наоборот, там, где умеренные исламистские партии были допущены к участию в политике и работе правительства, народная поддержка более экстремистских групп уменьшилась. В Турции, например, политический успех «Партии справедливости и развития» (ПСР) привел к краху радикальных религиозных группировок. Простой факт заключается в том, что демократия не может укорениться на Ближнем Востоке без участия тех умеренных исламистов, которые готовы играть по правилам, сложив оружие и собирая бюллетени.

В конечном счете исламская демократия должна заботиться не о примирении народного и божественного суверенитета, а о примирении «удовлетворения людей с одобрением Бога», цитируя Абдолкарима Соруша. И если между двумя этими составляющими есть конфликт, то должно быть такое толкование ислама, которое подчиняется реальности демократии, а не наоборот. Так было всегда. С того самого момента, когда Бог сказал первое слово откровения Мухаммаду («Читай!»), история ислама находится в постоянном развитии, поскольку толкование Корана меняется под воздействием социальных, культурных и политических факторов. Теперь она должна перейти на новый виток, поскольку борьба за исламскую демократию – это всего лишь один фронт во всемирной битве, происходящей в исламе, между теми, кто стремится примирить веру и традиции с реалиями современного мира, и теми, кто реагирует на эти реалии, возвращаясь – иногда жестоко – к «основам» своей веры.

Принимая во внимание трагедию 11 сентября и последующие террористические акты во всем мире, концепцию столкновения цивилизаций, завладевшую умами людей, и реальность, лежащую в основе этого конфликта, вопиющую религиозную риторику, резонирующую во всех залах правительств, происходящее сегодня в исламе – это все же внутренний конфликт между мусульманами, а не внешняя битва между исламом и Западом. Запад – наблюдатель, неосторожная, причастная жертва соперничества, которое бушует в исламе среди тех, кто напишет следующую главу в его истории.

Все мировые религии сталкиваются с этими проблемами. Стоит только вспомнить разрушительную Тридцатилетнюю войну в Европе (1618–1648) между силами протестантского союза и силами Католической лиги, чтобы признать жестокость, с которой в христианской истории велись межрелигиозные конфликты. Во многом Тридцатилетняя война обозначила конец христианской Реформации: возможно, это классический спор о том, кто будет решать будущее веры. После этой ужасной войны, в ходе которой погибла почти половина населения Германии, последовало постепенное развитие христианского богословия от доктринального абсолютизма дореформационной эпохи к доктринальному плюрализму начала Нового времени и в конечном счете к доктринальному релятивизму эпохи Просвещения. Эта выдающаяся эволюция в христианстве с момента его начала до его Реформации растянулась на пятнадцать веков.

Четырнадцать сотен лет неистовых дебатов о том, что значит быть мусульманином, страстных аргументов в пользу толкования Корана и применения исламского права, попыток примирить представителей раздробленного сообщества через призывы к Божественному Единству, племенных междоусобиц, крестовых походов, мировых войн – и ислам наконец вступил в свой пятнадцатый век, а с ним пришло и осознание долгожданной и ожесточенной Реформации. Но судьба этой Реформации будет решаться не в пустынях Аравийского полуострова, где послание ислама впервые было представлено миру, а в развивающихся столицах исламского мира – Тегеране, Каире, Дамаске и Джакарте – и в космополитичных столицах Европы и Соединенных Штатов – в Нью-Йорке, Лондоне, Париже и Берлине, – где это послание переосмысливается множеством иммигрантов первого и второго поколений, которые сыты по горло доминированием традиционализма и воинственности в их вере. Объединив исламские ценности предков с демократическими идеалами своих новых отечеств, эти мусульмане сформировали то, что Тарик Рамадан назвал мобилизационной силой для исламской Реформации.

Подобно реформациям прошлого, это будет страшный процесс, который уже начал охватывать мир. Но из пепла катаклизма появляется новая глава в истории ислама. И хотя еще не ясно, кто напишет эту главу, уже сейчас можно утверждать, что новое откровение достаточно близко, оно после столетий глубокого сна наконец проснулось и подбирается к Медине, чтобы появиться на свет.