Все сказки старого Вильнюса. Продолжение - читать онлайн книгу. Автор: Макс Фрай cтр.№ 38

– Правда?

– Конечно, правда. Плюньте на этот синий свет. Он скоро погаснет – лично для вас. Перестанет беспокоить. Все будет хорошо. Поезжайте домой. Я же отдал вам ваши права? Проверьте.

Проверил. Права были на месте, в бумажнике.

Пока рылся в карманах, седой полицейский куда-то ушел, видимо, присоединился к коллегам.

Сел за руль. Спросил себя: «Что это было вообще?» Ответа разумеется не последовало. Да и какой тут может быть ответ.

Развернулся и поехал обратно на мост, а оттуда домой – мимо Кафедральной площади, через центр. Хватит с меня этих синих фонарей. Хотя бы на сегодня хватит, договорились?

Янине, конечно, ничего не рассказал. Зачем пугать человека историей развития навязчивой галлюцинации. Тем более, если добрый полицейский обещает, что все скоро пройдет. Он, конечно, сам та еще галлюцинация, ну да ладно. Не будем придираться.

Вместо исповеди просто сел на пол возле Янининого кресла, положил голову ей на колени. Сказал:

– Буду мешать тебе тупить в интернете. Как настоящий котик.

– Ну что ты, – флегматично возразила Янина. – До настоящего котика тебе далеко. Пока жопой на клавиатуру не уселся, не считается.

Не стал спорить. Нет, так нет.

Спросил ее:

– Нинка, а откуда я вообще взялся?

Янина рассмеялась.

– Такой прекрасный, на мою голову? Из франкфуртского аэропорта. Мы вместе застряли там в лифте, и я опоздала на свою дурацкую пересадку, а ты совершил самый галантный в мире поступок: пропустил свою, чтобы было кому меня утешать. И честно утешал до утра во всех барах города Франкфурта, смешивая напитки в какой-то адской последовательности; как живы-то остались, вот я чего не пойму. Неудивительно, что ты забыл.

– Да ну тебя. Ничего я не забыл. Просто… Ай, неважно. Считай, что я впал в грех сентиментальности. Пост и молитва определенно спасут то немногое, что осталось от моей души.

Не говорить же ей, что воспоминание о счастливом знакомстве в поломанном лифте, как и сотни тысяч других воспоминаний внезапно перестало казаться надежным источником информации. То ли действительно было, то ли приснилось, то ли кино такое когда-то смотрел. И отдельный вопрос, откуда я взялся в этом дурацком лифте? В отпуск летел? Просто в отпуск с пересадкой во Франкфурте? Правда, что ли? Ладно, предположим, что так. У Янины всяко не спросишь, она не в курсе.

А все этот дурацкий псих в полицейской форме с разговорами о людях, которые «словно бы приходили в чувство» от невыносимого синего света. В какое это, интересно, «чувство»? Хотел бы я знать.

Впрочем, нет. Не хотел бы.

Не сейчас.

– Трудно тебе тут, – сказала Янина.

Не спросила, а констатировала. И была, конечно, права.

Но яростно помотал головой, вложив в этот отрицательный жест так много силы, что даже шея неприятно хрустнула.

– Ты же мне тогда полночи рассказывал, как рад, что уехал из Вильнюса, – улыбнулась она. – И что не любишь этот город и не планируешь возвращаться, ни за что, никогда! А я ужасно сердилась, потому что ты мне очень понравился. И я думала, это ты так элегантно даешь понять, что продолжения не последует, и не надейся, детка. Но оказалось…

Улыбнулся:

– Еще как оказалось! Ужасно этому рад.

– Но тебе трудно, – упрямо повторила Янина.

Согласился:

– Трудно, конечно. А как иначе. Тяжелая работа – быть человеком на этой прекрасной земле двадцать четыре часа в сутки, без перерывов и выходных. Зато и платят неплохо. Иногда, например, счастьем. Например, рядом с тобой.

– Тогда ладно, – невозмутимо кивнула Янина. – Пока такая зарплата тебя устраивает, я могу спать спокойно.

Вот и хорошо.

После этого разговора и сам спал – не просто спокойно, а как убитый, без сновидений. И проснулся в приподнятом настроении. Все проблемы внезапно показались пустяковыми. Думал, пока брился: «На самом деле мы же так отлично живем. За почти полгода ни разу не поссорились, так вообще не бывает. И город со времени моего отъезда все-таки здорово похорошел. И даже работа, на которую согласился только из-за более-менее приличной зарплаты, оказалась совсем не такой противной, как я себе воображал. А этот дурацкий синий свет, господи, ну подумаешь. Какие-то огоньки порой мерещатся, тоже мне горе. Даже если никогда не пройдет, вполне можно с такой галлюцинацией жить.

Припеваючи.

Хорошего настроения хватило ровно до обеда. А потом оно внезапно сменилось паникой. Ну, то есть, как – паникой. По офису с воплями не бегал, рук не заламывал, ни своих, ни чужих. Даже срочную работу кое-как закончил, трижды перепроверил, нашел и исправил несколько ошибок, и руки не дрожали, когда застегивал пуговицы пальто.

Почти не дрожали.

Ушел с работы последним; спускаясь по лестнице, написал Янине: «Похоже, немного задержусь». Подумал: «Как она без меня?» Отогнал дурацкий вопрос яростным усилием воли. С чего бы вдруг вот так сразу – «без меня»? Купил в ближайшем магазине пачку сигарет Camel. С фильтром, конечно, других-то в продаже нет.

Прежде, чем закурить, оторвал этот дурацкий фильтр к черту. Но все равно не то, конечно. Совсем другой вкус.

Ладно, не беда.

Выехав на Косцюшкос, вздохнул с облегчением: синее зарево было на месте. Никуда не исчезло, не рассеялось, не померкло, или что там еще случается с галлюцинациями, когда пациент перестает ими страдать?

А ведь как испугался, что больше никогда его не увидит. Совсем дурак.

На этот раз заранее перестроился в нужный правый ряд. И полиции за мостом не обнаружилось. Что к лучшему, полиция – это было бы уже слишком. А так все в порядке. Небольшой крюк по дороге домой для успокоения нервов, что может быть естественней после непростого рабочего дня.

Почти сразу понял, что ехать навстречу синему свету – плохая идея. Чем ближе, тем сильнее кружится голова, тем труднее следить за дорогой, да что там дорога, за самим собой – и то не уследишь. Остановился, включил аварийку, потер виски, выдохнул, осмотрелся, увидел пустое место на парковке возле маленького магазинчика с темными витринами. Поставил машину там. Вышел. Достал из пачки еще одну сигарету, оторвал фильтр, сделал несколько жадных затяжек. От табака начало мутить, и это почему-то показалось добрым знаком. Как будто с детства знал, что тошнота – к счастью. Хулы не будет.

Однако окурок топтал с искренней ненавистью, как личного врага. А затоптав, пошел вперед – туда, где стояло довольно высокое, никак не меньше шести этажей, здание, украшенное ультрамариновой гирляндой, которая даже издалека всегда казалась слишком яркой, а вблизи стала настолько невыносимой, что от света мутило хуже, чем от давешнего табака.

Тяжелый свет.