– Единственное, что необходимо всякой книге, – это внимательные и заинтересованные читатели. В идеале как можно больше, но даже один – гораздо лучше, чем совсем никого. Собственно, именно об этом мне следовало позаботиться с самого начала, сразу после смерти Кло. Отпечатать рассказы на машинке, сделать побольше копий. Для начала просто дать почитать знакомым – почему нет? А потом… Ну, совать их прохожим на улице, положим, не метод – испугаются, не возьмут, или сразу выбросят. Но, к примеру, оставлять папку с рассказами в кафе или кинотеатре – вполне достойный вариант. Может, кто-нибудь подберет и прочитает, просто из любопытства. Какой-никакой, а шанс. Впрочем, все это имело смысл делать раньше, до потопа, пока рассказы были целы. Сам дурак, сам погубил отличную возможность. И сам должен был найти выход.
– Дети мои, – говорю я, обнимая их за плечи, левой рукой Эмму, правой – Томаса. – Дети мои, вот вы слушаете меня и наверняка думаете: а чем все закончилось? А оно ничем не закончилось, потому что еще продолжается, и будет продолжаться всегда, и наши с вами маленькие личные истории вплетаются в эту большую, подобно ручьям, которые… Тьфу ты, черт, ручьи, впадающие в полноводные реки – банальность, граничащая с непристойностью, но что прикажете делать, дети мои, я смущен и растерян, имя свое едва помню, потому что…
На этом месте я прикусываю язык. Наверное, не следует говорить деревянным куклам, что они – деревянные куклы. Возможно, им будет неприятно это услышать. Хотя если бы ко мне пришел Создатель и обозвал меня, к примеру, драным мешком с обезьяньей требухой, я бы совершенно не огорчился, какая разница, что такое я, когда Он – здесь.
– Какая разница, что такое мы с вами, дети мои, вдохновенно восклицаю я, обнимая теплые от солнца деревяшки.
Томас насмешливо хмурится, Эмма тихонько вздыхает, вежливо скрывая зевок.
Из рукописей Клотильды Забелене
Паренек в желтом фартуке ставит перед нами чашку капучино с корицей и щедрой порцией солнечных зайчиков, отразившихся от мелких блестящих сережек, полумесяцем обрамляющих его левое ухо. Стыдно в таком признаваться, но иногда я почти до слез завидую нынешней молодежи. Красивые, яркие, нарядные, волосы красят кто в зеленый, кто в оранжевый, серьги вешают дюжинами, в уши, брови, нос и вообще куда попало, творят с собой все, что взбредет в голову, а как надоест, переделывают без сожалений. Ужасно жалко, что у нас всего этого не было. А теперь уже поздно начинать, выглядеть это будет крайне нелепо. Все-таки выпендриваться – одно из самых больших удовольствий юности, взрослому человеку это искусство редко дается. Особенно если начинать с нуля.
– Меня осенило, когда я смотрел по телевизору какой-то старый фильм, – говорит мой старичок, придвигая к себе чашку. – Там был большой попугай, который доставал из шляпы шарманщика записки с предсказаниями. Сперва я почти всерьез задумался о подобном варианте, но быстро понял, что не решусь выставить себя на посмешище. А даже если бы решился, шарманка и попугай – тоже из области пустых мечтаний. Где я их возьму? Но сама идея выдавать разрозненные фрагменты текста за предсказания показалась мне плодотворной. Люди, даже образованные и не суеверные, к предсказаниям обычно относятся с повышенным вниманием и интересом. Потому что, скорее всего, конечно, чушь, а все-таки кто знает, как оно там на самом деле, правда?
– Наверное, – киваю я. – Думаю, так и есть. Так это у вас, получается, гадание такое? Не просто лотерея?
– На самом деле я сам толком не знаю, что у меня получилось. И всем говорю разное, – смущенно улыбается старичок. – По обстоятельствам, смотря какой человек. Кому-то обещаю предсказание судьбы, кому-то советую мысленно задать вопрос и получить ответ. А иногда говорю, что моя книжная лотерея – «интерактивный литературный проект нового типа». Это я не сам придумал, один прохожий посоветовал, спасибо ему за это, очень удачная вышла формулировка, студенткам особенно нравится… Проще всего с художниками, им всегда можно посулить вдохновляющую игру случая и неожиданную новую тему для импровизации, от такого на моей памяти еще никто не отказывался. Жаль только, что деньги у них редко водятся. Впрочем, художнику, или музыканту я могу почти задаром билет уступить, питаю к ним слабость… А некоторым людям я выкладываю все начистоту – вот как вам, например. Иногда хочется просто поговорить.
– Спасибо за доверие. Жаль только, что я небогат. С радостью скупил бы все билеты, чтобы прочитать побольше. И составить хоть какое-то представление о целом.
Старичок качает головой.
– Ну что вы. Мне чрезвычайно приятен ваш интерес, но я бы все равно не продал больше одного билета. Ни за какие деньги. Так нельзя.
– Но почему?
– А вдруг там и правда будет предсказание судьбы? – Неожиданно подмигивает он. – Не то чтобы я сам верил, но и никаких надежных гарантий, что это не так, не имею. И как быть человеку, вдруг заполучившему несколько судеб в одни руки? Обычно и с одной-то мало кто справляется. Нет уж, вы как хотите, а такую ответственность я на себя принять не могу.
Мне нравится внезапная перемена его тона. Теперь, когда старичок лукаво улыбается до ушей, вполне можно сказать себе, что печальная история о рукописях его покойной жены – просто часть игры в книжную лотерею. Или даже «интерактивного литературного проекта», почему бы и нет. Мне досталась вот такая легенда, а завтра мой новый знакомый будет рассказывать прохожим о ветхой картонной папке с бумагами, найденной в вагоне Калининградского поезда, таинственном голосе, диктующем во сне пророческие фразы, или, предположим, о социологическом эксперименте, в который его втянула родная внучка, та самая, что вечно опаздывает на встречи с дедом в кафе, студентка-отличница, умница и красавица, совершенно невозможно такой отказать.
Вот и хорошо. Множественность вариантов – это то, что я люблю больше всего на свете. В детстве всегда старался не дочитывать до конца самые интересные книжки, чтобы придумывать собственные версии – не финала, а бесконечного развития истории, о которой наверняка известно только одно: она может оказаться какой угодно, если, конечно, у меня хватит выдержки никогда не заглядывать на последнюю страницу.
Иногда удавалось.
– Выбирайте.
Старичок уже покончил с капучино и раскладывает на столе разноцветные конверты. Надо, конечно, брать первый попавшийся, о чем тут думать, но рука моя невольно замирает на полдороге. Потому что – ну а вдруг его билеты и правда предсказывают судьбу? В подобную ерунду я, разумеется, не верю. Что совершенно не мешает мне сейчас взволнованно думать: «А мало ли. Всякое бывает. Кто знает, как оно там на самом деле».
Ну надо же. Не просто взрослый, без пяти минут пожилой человек, а иногда такой удивительный дурак.
И от этого мне становится совсем весело.
Закрываю глаза и беру конверт – не то чтобы наугад, скорее, наощупь. Тот, который показался самым теплым. В детстве всегда так выбирал, и не то удивительно, что совершенно об этом забыл, а то, что сейчас вспомнил.