Сальватор. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 73

– О да, государь! – воскликнул монах. – Должен ли я вам поклясться?

– Я не прошу от вас никакой клятвы, мне довольно вашего слова. – И, обратившись к префекту полиции, добавил: – Идите, сударь, и пусть моя воля будет исполнена.

Префект полиции поклонился и вышел в сопровождении монаха.

– Не откажет ли мне ваше величество объяснить… – отважился заговорить министр юстиции.

– Объяснение будет кратким, сударь, – бросил король. – Возьмите этот документ: в нем заключено доказательство невиновности господина Сарранти. Поручаю вам передать его господину министру внутренних дел. По всей вероятности, он испытает унижение, когда прочтет имя настоящего убийцы и признает в нем того, чью кандидатуру он сам поддерживал. Что касается монаха, то справедливость должна восторжествовать: позаботьтесь о том, чтобы его дело было рассмотрено на ближайшем заседании суда… И возьмите этот нож, сударь: это вещественное доказательство.

Предоставив министру юстиции самому сделать выбор: удалиться или последовать за королем, его величество в прекрасном расположении духа вернулся в гостиную, где его ожидал оберегермейстер.

– Ну что, государь? – спросил тот.

– Охота состоится завтра, дорогой граф, – сказал король, – и постарайтесь, чтобы она прошла удачно!

– Позволю себе заметить, – ответил обер-егермейстер, – что я еще никогда не видел ваше величество таким веселым.

– – Вы правы, дорогой граф, – подтвердил Карл X, – вот уже четверть часа, как я помолодел на двадцать лет.

Затем он обратился к застывшим в изумлении министрам с такими словами:

– Господа! Префект полиции только что получил известия, после чего ручается на завтра за спокойствие города Парижа.

Взмахнув рукой, он в последний раз обошел гостиные, предупредил дофина, что охота состоится, сказал комплимент герцогине Ангулемской, поцеловал графиню Беррийскую, потрепал за щечку своего внука, герцога Бордоского, точь-в-точь как сделал бы буржуа с улицы Сен-Дени или с бульвара Тампль, и вернулся в спальню.

Там он подошел к барометру, висевшему против кровати, радостно вскрикнул, увидев, что он предвещает ясную погоду, прочел молитву, лег и уснул, успокоив себя перед сном такими словами:

– Слава Богу! Завтра будет прекрасная погода для охоты!

Вот как вышло, что Сальватор, проникнув в камеру г-на Сарранти, не застал там пленника.

Среди персонажей, сыгравших страшную роль в драме, которую мы представляем вниманию наших читателей, есть такой, что еще окончательно не забыт.

Мы говорим о графе Рапте, отце и муже Регины де Ламот-Гудан.

Само собой разумеется, что благодаря займу у мэтра Баратто, а также возврату Жибасье, дело о письмах не получило огласки.

Тем не менее, чтобы последующие сцены были лучше поняты, мы просим у читателей позволения в нескольких словах повторить то, что мы уже рассказывали о графе Рапте.

Петрус так описал его внешность:

«Все в этом человеке холодно и неподвижно, будто он каменный. И потом, он слишком приземлен. У него тусклые глаза, тонкие и плотно сжатые губы, круглый нос, землистый цвет лица.

Он вертит головой, а черты лица остаются неподвижны! Если бы можно было холодную маску обтянуть человеческой кожей, в которой перестала циркулировать кровь, этот шедевр анатомии дал бы представление об этом человеке».

Регина тоже дала его моральный или, точнее, аморальный портрет.

В день свадьбы она сказала ему во время уже описанной нами ужасной сцены:

«Вы честолюбивы и вместе с тем расточительны. У вас немалые запросы, и они толкают вас на преступления. Перед этими преступлениями другой, может быть, отступил бы, вы – нет! Вы женитесь на собственной дочери за два миллиона; вы продадите свою жену за министерское кресло…»

Еще она прибавила:

«Угодно ли вам, сударь, знать, что я обо всем этом думаю?

Хотите узнать, раз уж выдался такой случай, что я питаю к вам в глубине души? Я чувствую к вам то же, что вы сами испытываете к целому свету, а я не испытывала никогда и ни к кому:

ненависть. Я ненавижу ваше честолюбие, вашу гордыню, вашу трусость. Я ненавижу вас с головы до ног, потому что вы насквозь лживы!»

Перед отъездом в Санкт-Петербург, куда, как помнят читатели, граф Рапт был отправлен с чрезвычайным поручением, он в физическом смысле имел мраморное лицо, а в нравственном отношении – каменное сердце.

Посмотрим, изменила ли, оживила ли его поездка к Северному полюсу.

Дело происходило в пятницу, 16 ноября, то есть накануне выборов, около двух месяцев спустя после событий, послуживших сюжетом для наших предыдущих глав.

Шестнадцатого ноября в «Мониторе» появился ордонанс о роспуске палаты и созыве избирателей округа на 27-е число того же месяца.

Итак, избирателям предоставлялось всего десять дней, чтобы собраться, договориться, выбрать своих кандидатов. Этот поспешный созыв неизбежно должен был привести к тому, о чем мечтал г-н де Виллель: внести раскол в ряды избирателей оппозиции, ведь, захваченные врасплох, они потеряют время на обсуждение кандидатур, тогда как сторонники кабинета министров – сплоченные, выступающие единым фронтом, дисциплинированные, пассивные – проголосуют как один человек.

Но весь Париж уже давно ждал роспуска палаты и готовился к тому, чтобы мечта г-на де Виллеля не осуществилась. Пытаться ослепить этот великий город Париж – напрасный труд: у него, как у Аргуса, сто глаз, он видит в темноте; его, как и Антея, не испугать: подобно Антею, он черпает новые силы, едва коснувшись земли; а когда его считают мертвым, не стоит, как и Анкелада, пытаться его закопать: всякий раз, как он переворачивается в могиле, он, подобно Анкеладу, переворачивает весь мир.

Весь Париж, ни слова не говоря – в молчании кроется его красноречие, его дипломатия, – ожидал, краснея от стыда, с разбитым кровоточащим сердцем; весь Париж, угнетенный, униженный, порабощенный, как могло бы показаться на первый взгляд, изготовился к бою и молча, со знанием дела выбрал своих депутатов.

Один из них – нельзя сказать, чтобы он произвел впечатление на население, – оказался полковником графом Раптом.

Читатели не забыли, что он был официальным владельцем газеты, рьяно защищавшей легитимную монархию, а тайно он являлся главным редактором журнала, беспощадно нападавшего на правительство и замышлявшего против него в пользу герцога Орлеанского.

В газете он неуклонно поддерживал, превозносил, защищал закон против свободы печати, зато в следующем номере журнала воспроизводил речь Руайе-Коллара, где, между прочим, можно было прочесть такие строки, красноречивые и в то же время насмешливые:

«Вторжение направлено не только против свободы печати, но и против любой естественной свободы, политической и гражданской, так как оно абсолютно вредно, губительно. Глубокий смысл закона заключается в том, что была допущена неосторожность в великий день Создания, когда человеку позволили ускользнуть свободным и умным и очутиться в центре Вселенной; вот откуда проистекают зло и заблуждение. Но высшая мудрость исправит ошибку Провидения, ограничит наглую свободу и окажет усмиренному человечеству услугу, поднимет его наконец до уровня счастливого неведения скотов».