– П-прости! Мне щекотно!
Ларс раздраженно фыркнул, приподняв рыжеватые брови:
– Ты знаешь, кто это с тобой сделал?
– Догадываюсь. Но… Позволь мне самой с этим разобраться.
– Я должен поставить в известность своего лорда.
Я пожала плечами:
– А смысл? Бал только послезавтра. К тому времени я буду уже совсем в порядке.
– Ты уверена?
– Платье уже готово.
– Ты победила, – Ларс поднял руки в шутливом жесте. – Женское стремление наряжаться бьет все карты.
Мы немножко посидели обнявшись, потом мой парень позвал медсестру, чтоб убрать опустевшую капельницу, заставил меня выпить целую бадью горьковатого травяного чая и помог переодеться в больничную пижаму – чудовищно нелепую, но неожиданно удобную.
– Почему ты покрываешь виновных? – неожиданно спросил Ларс, когда я откинулась на подушках.
– Просто не хочу лезть в чужие тухлые отношения.
А потом в палату ввалился пахнущий морозом Святозар, и нам стало не до разговоров.
Стараниями Джоконды наш добрый молодец выглядел уже почти по-человечески. Косую сажень плеч прикрывал двубортный кашемировый бушлат, который мой посетитель небезуспешно пытался пристроить на рогатой вешалке в углу:
– Смена почетного караула, – широко улыбался лягух. – Я тут еще тебе харчей принес. А это у нас кто?
Он с полупоклоном протянул Ларсу раскрытую ладонь. Мой демон лениво поднялся и смерил дружелюбного дурачка ледяным взглядом:
– Если кто-нибудь спросит меня, какая самая характерная черта моей девушки, я отвечу – стремление окружать себя разнообразными фриками.
Попрощались мы прохладно. Я почему-то обиделась, хотя чувствовала себя виноватой. Черт! А в жизни вообще бывают простые отношения? Чтоб душа в душу и не ссориться из-за каждого пустяка? Или чтоб про все друг другу рассказывать, или…
– Парень твой? – Святозар достал из туристического рюкзака огромный (килограмма на три, честное слово) пакет с апельсинами, и теперь методично счищал с плодов оранжевые шкурки. В палате сразу запахло Новым годом.
– Ну да, ты его должен был раньше видеть, он меня с вашего пустыря забирал.
– В лягушачьей ипостаси совсем другой угол обзора. А он вообще ничего так мужик, дородный.
– Сам ты дородный, – отмахнулась я. – Апельсинку дай.
– А дохтур не заругает?
Я грозно свела брови, и мне отжалели целую дольку. Плод был сочным и невероятно сладким.
– На фирме у тебя полный порядок, – журчал Святозар. – Джоконда кланялась, Пак тоже, и Жанина Геннадиевна точно бы поклонилась, но мы с ней в пути разминулись. Потому и не свиделись. А что такое фрики?
– Странные люди.
– Или нелюди?
– Ну, или нелюди. Ключевое слово тут – странные.
– А твой жених, значит…
– Слушай! – я ловко подрезала у собеседника уже полностью очищенный апельсин и прикрыла его ладонями. – Я не готова обсуждать своих близких с малознакомыми людьми. Давай тему сменим или помолчим.
– Какие ж мы с тобой малознакомые, – не обиделся Святозар. – Я твой личный фрик.
Я фыркнула:
– На футболке такая надпись будет смотреться замечательно.
– А этот твой правильный тебя, стало быть, к фейскому принцу ревнует. К этому, который тебя в метели давеча тискал? Я как раз в окошко на вас смотрел со второго этажа.
Я поискала глазами что-нибудь тяжелое, чтоб швырнуть в поганца.
– Ты говори, да не заговаривайся!
– А чего? Дева ты в некоторых местах выдающаяся, кто угодно потискать бы не отказался.
Я бросила апельсин прямо в русоволосую макушку. Святозар ойкнул, пригнувшись.
Надо срочно звонить кому-нибудь, чтоб мне этого олуха сменили. Он такими беседами меня до нервного срыва за полчаса доведет. У меня вон уже глаз дергается. Левый. Нет, правый! Или оба?
– Кстати, можно тихонько выйти да поглядеть, как они друг дружку метелят. Заметила каламбур? Мне Джоконда объяснила, что если слова похоже звучат, то каламбур получается. Метель – метелят. Складно ведь, да?
Я вскочила:
– Эмбер здесь? Ты его видел?
– Ага, в катакомбах коридорных, вот как раз, когда к тебе шел. А Эмбер – это по-аглицки значит алатырь, или янтарь. Мне Джоконда говорила. А алатырь-камень плакуч зело, это уже я тебе рассказать могу.
Я рванула из палаты как была – в больничной пижаме и босиком.
– Направо, – командовал семенящий следом Святозар. – Теперь вот сюда, по коридорчику, налево. Стой! Не туда! За балясины заворачивай!
Периферийным зрением я замечала едва уловимые следы гламора, развеянную в воздухе волшебную пыльцу.
– На кулачках я бы на твоего поставил, он и покрупнее будет, и злость бойцовская при нем. А вот ежели колдовать примутся, тут один к четырем надо брать… Эх, жаль Пака с нами нет. Вот кто у нас по ставкам наипервейший специалист.
Я развернулась, толкнула добра молодца в грудь, которая оказалась как раз на уровне моих сыплющих гневными искрами глаз:
– Значит так! Или ты заткнешь фонтан, или отправишься на все четыре стороны! Нет, на три! И чтоб я тебя больше не видела. Оставь меня в покое наконец-то!
Святозар испуганно прикрыл рот ладонями:
– Молчу, молчу…
Олух царя небесного! Я фыркнула, глубоко вдохнула, просмотрела десятисекундную пантомиму под названием «Мое раскаяние безгранично, или Никогда и ни за что…» и отвернулась от детинушки.
Ну, положим, боевых действий там не предвидится. Все-таки общественное место, людей посторонних много.
По коридору нам на встречу шел незнакомый врач, рассеянно кивнул, остановив взгляд на моих ступнях.
– Зарок босоножия давеча дала, – вполголоса пояснил Святозар. – Блаженная. Идемте, барышня. У нас с вами еще пять кругов моциону прописано.
На лице эскулапа явственно читалось сразу два желания – убежать от опасных сумасшедших и стоять насмерть в попытке этих самых сумасшедших обуздать. От нелегкого выбора его спас звонок. Мобильный тренькнул в кармане белого халата, и врач махнул на нас рукой.
– Вообще ни с кем не разговаривай, альтернативно одаренный, – зло шипела я, продолжая шлепать по коридору. – Лучше глухонемым притворись!
Мы миновали раздвижные фанерные двери, на которых красовалась табличка «Невралгия. Дневной стационар».
– А если настоящего встретим?
– Кого? – за поворотом послышались мужские голоса, и я остановилась, чтоб не налететь на кого-то из знакомых. Мне же, в конце концов, не жену дуэлянта изображать, а так – посмотреть, послушать.