Через два года его срок истекает, тогда, если все еще жив будет, может попросить о статусе постоянного брата. Или не попросить, потому что у брата Куно карьера в Ордене не заладилась – обычный брат-рыцарь, равный среди равных. Но о других случаях, подобных этому, Лютгер не знал: обычная орденская клятва дается пожизненно.
А бывало ли прежде, чтобы брат-рыцарь был советником у иноверного владыки, нес при нем воинскую службу? Пускай даже против других иноверцев, худших?
Как-то даже и не вспомнить такого. Даже чтоб краем уха услышалось…
Наверно, если бы было – неизвестным остаться не могло. Это ведь рядовому орденскому брату не по чину, для таких случаев его статус должен быть повышен как минимум до комтура, если не ландмейстера. А комтуры, не говоря о ландмейстерах, все на виду.
Разве только вовсе тайные дела какие-нибудь…
– Прямо сейчас от тебя ответа не прошу, – Эртургул смотрел теперь перед собой, говорил уголком рта, будто к кому-то другому обращаясь. – Но как прибудем в Сёгют, подумай и реши. Очень они нам нужны, одно-два спокойных поколения. И вам тоже. Чует сердце: порознь их никому из нас судьба не даст.
Лютгер не ответил. Насчет того, будут ли у Ордена впереди спокойные годы – не ему решать, но Орден в принципе не для того создан, чтобы наслаждаться миром и спокойствием: кто считает, что таково его призвание, пусть в обычный монастырь идет.
Пустельга впереди, в последний раз трепетнув крыльями, вдруг резко спикировала на добычу – и тут же взмыла, не коснувшись земли: один из джигитов, высланных в передовой дозор, спешил обратно. Мчался во весь опор и что-то кричал на ходу: по-тюркски, так что Лютгер не понимал ни слова. Но ясно было одно – какова бы ни была вставшая на их пути угроза, тайны и скрытности она не требовала.
Часть IV
1
Поселяне разошлись после мессы умиленные, но детвора увязалась за процессией, отправившейся в обратный путь. Ведь во дворе замка творилось столько дел, не виданных ими за всю их короткую и скучную жизнь!
Размечали шагами ристалище, вколачивали оструганные колья для ограды, натягивали веревки. Солдатские жены жертвовали разноцветные лоскуты, припрятанные на заплаты, чтобы дочери капитана вырезали флажки, которые красоты ради крепили к ограждению. Из арсенала выносили амуницию, мечи, пересматривали, примеряли по руке…
Попади сюда какой-нибудь сеньор, владелец обширных поместий, знатный и надменный, он рассмеялся бы, глядя на эти простецкие приготовления. Но по закону «веселой науки», еще не забытому на юге, истинность рыцарского духа не зависит от имущества, от богатства или бедности человека; только чистые сердца дарят способность испытывать истинную радость.
Лютгер наблюдал за этой суетой, сидя у дверей своей комнатки с роттой на коленях. Он не смеялся; он думал о том, как глубоко и искренне желание этих людей поучаствовать в чем-то красивом, возвышенном, справедливом. Ни многие годы нашествия крестоносцев, ни суровый гнет ревнителей веры не вытравили этого желания и, вероятно, никогда не вытравят, потому что таковы души, дарованные им Творцом, и они останутся теми же, даже когда мир забудет о том, что такое меч…
Тут он поморщился, поймав себя на том, что подумал о крестоносцах, возвращавших к Господу этот край, совсем иначе, чем о своих собратьях по оружию, сражавшихся и продолжающих сражаться в Святой земле. Но разве это правильно? Воин Христа везде Христов воин…
Тут вдруг, совсем не к месту, вспомнилось подслушанное: за несколько дней перед последней битвой сержант Матиас объяснял оруженосцу Жанселя де Тьерри разницу между братом-рыцарем и его, оруженосца, сеньором: «Ну вот смотри: твой хозяин, конечно, принес обет в крестовый поход сходить, но это ведь на время. Как вернется – сможет, если захочет, обычными рыцарскими делами заниматься. Да какими угодно. Хоть на лесных дорогах грабить. Эй, да ты мне щепу в уши не пихай: что я, по-твоему, о баронах-изнурителях
[27] раньше не слыхал? (В этот момент оруженосец, возвысив голос, все же сумел вставить возражение, что, во-первых, у образованных людей это называется «барон-бандито», а во-вторых, его господин не таков.) Что ж, покамест не таков – тем лучше, а как возьмет судьба за седалище, глядишь, и таким станет. Не сам он, так его сосед, тоже, может, в крестовом походе сражавшийся. А орденский брат – это навсегда!»
Ничто не бывает навсегда…
Впервые в жизни Лютгеру пришло в голову, что его время, такое привычное, бесконечно длящееся, может пройти, как прошли времена тех неведомых древних царств, чьи обломки он видел в Святой земле. Мысль была тяжелая, но, к счастью, звонкий голосок отвлек его:
– Мессен, вы на тур-ни-ре будете петь? А другие будут сражаться?
Лютгер от такого нахальства на мгновение лишился дара речи. Валенса, не дожидаясь ответа, засыпала его новыми вопросами:
– Разве эти парни лучше вас? Зачем им му-зы-ка? И зачем играть – разве это не мешает? Или вы сами потом будете тоже биться?
Лютгер понял, что это не нахальство, а крайняя степень возбужденного любопытства.
– Было бы неплохо не сыпать все вопросы разом, как горох из рваного мешка, – сказал он, невольно улыбаясь. – Музыка, то бишь игра на различных инструментах и пение, призвана утешать, веселить и воодушевлять человеческие сердца. Все это нужно воинам еще более, чем обычным людям. И на турнирах, и перед боем, и после.
– А я не знала…
– Ты вообще мало что знаешь, – прямо сказал Лютгер. – Даже меньше, чем знают о жизни женщины.
– Я еще не женщина, – резонно возразила Валенса. – У меня мужа нет. И я не хочу, чтобы был.
– Почему?
– Потому что тогда я буду целый день по дому хлопотать, хлопотать… А это скучно!
И, как и в прошлый раз, сказав все, что хотела, она тут же умчалась смотреть, как устанавливают перед ристалищем, за неимением штандартов, гербовые щиты.
Лютгер не сразу смог вернуться к прерванным мыслям. Кто был «первый отец» Валенсы? Судя по возрасту, между их расставанием с Сюрлеттой и рождением ребенка прошло совсем немного времени; но как бы успела девушка безродная, неимущая, да и не самая красивая, за столь короткий срок стать женой… Женой, похоже, какого-то рыцаря, пусть даже самого захудалого. Разве так бывает? Нет, на освященный брак как-то не похоже. Случайная связь? Но это тем паче не похоже на Сюрлетту – такую, как она ему запомнилась…
Поневоле пришло и другое воспоминание: отведенная новобрачным подклеть, подружки невесты, с хихиканьем ускользающие вверх по лестнице… тяжеловесное многоголосие крестьянской песни во дворе… Но это ведь совсем особый случай, так обычно не бывает, скорее уж и вправду какой-нибудь провинциальный нобиль на простолюдинке женится!