Виртуальные войны. Фейки - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Почепцов cтр.№ 48

Когнитивные атаки направлены на трансформацию понимания и реинтерпретацию ситуации в индивидуальном и массовом сознании.

Одновременно используется эмоциональный стресс для отключения рационального мышления объекта воздействия. Например, в российско-украинской войне отображаемые действия были практически те же на экранах украинского, российского и международного телевидения, но в информационном и виртуальном пространствах они получали разные интерпретации, что вело к разным выводам.

Мы описывали когнитивный характер этой войны достаточно давно ^[443]. Это когнитивный инструментарий, поскольку основные действия, особенно на начальных этапах, происходят в информационном и виртуальном пространствах. Россия должна была сделать из Украины врага, чтобы оправдать свои действия, что является обычной предпосылкой войны.

Гибридная война становится все более обычным вариантом поведения на международной арене. Н. Шедлоу пишет: «Китайский, русский и иранский режимы активно продвигают свои долговременный цели с помощью сетей партнеров, суррогатов и прокси-сил» ^[444]. Все это оказывается возможным, поскольку, как подчеркивал Ф. Хоффман, гибридная война характеризуется стиранием границ войны и мира ^[445]. Хоффман также называет такие войны — сложными или составными (compound wars), поскольку в них присутствуют элементы традиционных и нетрадиционных войн. В то же самое время, выступая в роли агрессора, Россия обвиняет США в использовании инструментария гибридной войны ^{[446] [447]}.

В любом варианте войны, и особенно в случае гибридной войны, есть необходимость программировать и прогнозировать действия противника как реакцию на свои действия. Гибридная война не только прогнозирует, но и подталкивает противника к нужному поведению и пониманию происходящего.

Гибридная война строится на создании замедленного реагирования противника, чтобы выиграть время и достичь поставленных целей без явного применения силы. Реально это диффузная война по множеству направлений одновременно, в рамках которой мягкая сила принимает более серьезный характер. Обычная мягкая сила не имеет кратковременных целей, здесь же они налицо. Например, концепт «Русский мир», являясь чистой воды мягкой силой долговременного порядка, в случае Украины стал военным предлогом для российской интервенции, поскольку превратился в идею вооруженной защиты русскоговорящих, даже без их желания, превращая войну, с точки зрения подачи ее миру Россией, справедливой.

Аннексия Крыма показала очень ярко российскую модель информационной войны, базирующуюся на рефлексивном контроле оппонента ^[448]. Примеры этого контроля можно легко найти на разных коммуникативных уровня и в разных пространствах: физическом, информационном и виртуальном. Если информационное пространство работает с фактами, то виртуальное с трендами, правилами, моделями поведения. Именно поэтому с такими стратегическими продуктами на этом уровне работают религия, идеология, литература, культура.

Главной целью российской стороны была блокировка использования силы со стороны Украины, поскольку тогда кровь и смерти на картинке ситуации будут негативными для России. А все сегодняшние войны должны быть исключительно справедливыми. Поэтому Россия работала над имиджем добровольного присоединения Крыма к России вместо имиджа агрессии и аннексии. В случае Донбасса конструировался иной имидж — это был имидж гражданской войны между самими украинцами, где Россия вообще отсутствует.

Все эти цели имели перед собой три типа аудитории: украинскую, российскую и международную. Были возрождены многие приемы советской пропаганды, которые наполнили новыми идеями — когнитивным инструментами, которые объединялись с российским вариантом рефлексивного контроля, основанном на управлении восприятием. Это было не только вербальное восприятие, но также и визуальное, поскольку основным источником пропаганды стало телевидение.

Среди разных коммуникативных уровней можно назвать следующие: между руководителями парламентов двух стран, между офицерами противоположных армий, а также между семьями, особенно в Крыму, то есть на личностном уровне. На первом уровне российская сторона устами руководителя своего парламента говорила, что если Украина применит силу в ответ, то через два часа в Киеве высадится российский десант. Многие украинские и российские офицеры были в нормальных отношениях, участвуя в совместных парадах, так что психологически не так просто было открывать огонь, тем более Киев не давал прямого приказа. Та же ситуация была и на семейном уровне.

Для пропагандистских целей Россия и в этой войне повторила свой нарратив, который удерживала в случае Грузии, а также использует в отношении стран Балтии. Она вписывает себя в роль ЗАЩИТНИКА (СПАСИТЕЛЯ), оставляя законным властям роль АГРЕССОРА (ВРАГА), то есть, вписывая ситуации в схему войны 1941–1945 гг., где были роли ОСВОБОДИТЕЛЯ И АГРЕССОРА:

ЗАЩИТНИК — ЖЕРТВА — АГРЕССОР

Россия — Осетинский народ — Власти Грузии.

Россия — Русскоговорящие граждане Украины — Власти Украины.

Россия — Русскоговорящие граждане (Эстонии, Латвии, Литвы) — Власти (Эстонии, Латвии, Литвы).

Современная война должна быть справедливой. Именно это заставляет создавать подобные нарративы, тем более, как оказалось, они хорошо вписываются в мифологию Отечественной войны, которая на сегодняшний день осталась единственным не разрушенным советским мифом. Даже Сталин сохраняется на своих позициях в российском менталитете исключительно из-за войны. Именно отсюда идут истоки активного использования при описании событий в Украине слов-терминов той войны (нацисты, фашисты, каратели). Они несут самые негативные коннотации, поддерживаемые массовой культурой, поскольку вытекают из той же мифологии. Одновременно концепт ЗАЩИТНИК-СПАСИТЕЛЬ также имеет и религиозно-культурные параллели (см., например, ^[449]).