Виртуальные войны. Фейки - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Почепцов cтр.№ 28

То, что религия или идеология делали раньше столетиями, сегодня можно достичь за недели. Вероятно, по этой причине репрессивный аппарат теперь не так нужен для внутреннего употребления, как раньше. Вместо него работают медиа, в первую очередь Интернет и телевидение. Они создают в массовом сознании те типы связей, которые в прошлом удерживались силовыми методами.

Мне встретилось интересное мнение М. Фишера: «На протяжении определенного времени наиболее успешной тактикой господствующего класса было перекладывание ответственности. Каждого индивида, принадлежащего к угнетенным классам, заставляют почувствовать, что бедность, отсутствие возможностей или отсутствие работы — это только их собственная вина. Люди начинают винить себя, а не социальные структуры, в отсутствие существования которых их так или иначе заставляют верить (существование этих структур — „оправдание для слабаков“). То, что Смейл называет „магическим волюнтаризмом“ — представление о том, что человек может стать тем, кем он хочет, что это в его власти — являет собой господствующую идеологию и неофициальную религию современного капиталистического общества, которую продвигают „эксперты“ в телешоу и бизнес-гуру в не меньшей степени, чем политики. Магический волюнтаризм является и следствием, и причиной слабо развитого классового сознания, свойственного текущему историческому моменту. Он является оборотной стороной депрессии, за которой стоит убежденность в том, что все мы несем уникальную ответственность за свое несчастье, и потому заслуживаем его. Жертвы застойной безработицы в Британии сейчас втянуты в особенно порочную дилемму: люди, которым всю жизнь говорили, что они ни на что не годятся, в то же время слышат, что они в состоянии сделать все, что хотят» ^[234].

Отвечая на вопрос интервью, как капитализм добился того, что его признали единственной реальной политико-экономической системой, Фишер говорит: «Одним из путей является форсированное ритуальное подчинение, когда нет другого доступного языка или концептуальной модели того, как мы понимаем мир, работу, общество, кроме бизнеса» ^[235]. Практически и постсоветское пространство все время строится на том, что акцентируется отсутствие альтернативы. Сначала перестройке не было альтернативы, а потом и всему, что последовало после нее.

Путина в России всегда подают как безальтернативного кандидата. Дальше всех пошел В. Володин, на момент произнесения этой исторической фразы бывший первым замглавы Администрации Президента, а сегодня — главой Госдумы. Он сказал: «Есть Путин — есть Россия, нет Путина — нет России» ^[236].

Фишер объясняет ситуацию с выстраиванием безальтернативности капитализма и с точки зрения экономического устройства общества, когда он замечает: «Высокое потребление проходит на один этап дальше, хотя и не на более тонкий: чем играть на боли и беспокойстве, которые порождают наказание и дисциплина, индивид становится манипулируемым с помощью предоставления возможностей для неограниченного удовольствия. Что можно было бы назвать дерегулированием привыкания, баловством, которое имело место в последние годы и которое обращено непосредственно к самым основным телесным ощущениям удовольствия (порнографический секс, наркотики, искусственное усиление вкуса продуктов и т. д.). Это, конечно же, затрагивает интересы человека в развитии системы, которая в более длительный (экономический) срок приносит пользу лишь очень небольшой части населения» ^[237].

Это очень интересная и правильная идея, поскольку регулирование, выстроенное на силе и репрессиях, всегда внешнее, оно всегда порождает недовольных. А вот управление, выстроенное на порождении удовольствия, носит совершенно обратный характер — оно по своей модели порождает довольных. Это как две модели пропаганды у Ж. Эллюля. Одна — «вертикальная», встречающая сопротивление. Другая — «горизонтальная», воздействующая даже без слов, поскольку здесь работает то, что мы видим вокруг себя. Получается, что холодная война знаменовала победу «горизонтальной» пропаганды над «вертикальной», хотя, по сути, и та, и другая являются государственными.

Чтобы описать сложившуюся модель капитализма, Фишер по аналогии с социалистическим реализмом вводит понятие капиталистического реализма ^[238]. Кстати, он повторяет вслед за приписываемой то ли Ф. Джеймисону, то ли С. Жижеку фразу, что легче представить себе конец мира, чем конец капитализма. Он подчеркивает, что это означает одно — невозможно вообразить альтернативу капитализму.

Фишер считает, что окончательный проигрыш произошел в Британии, когда лейбористы приняли чужую игру, заплатив за это потерей власти ^[239]. Он имеет в виду, что бизнес-интересы стали организовывать и формировать всю жизнь.

Получается, что созданное еще в довоенное время на Западе общество потребления имеет под собой четкие политические цели. В устройстве СССР такой базой было понятие врага, которое позволяет всю историю иметь мобилизационную экономику и мобилизационную политику. Все позитивное откладывалось на будущее. А капитализм дает этот позитив сегодня, чем «цементирует» любые попытки альтернативы. СССР «цементирует» их светлым будущим для всего человечества как вариантом мягкой силы, а в качестве жесткой силы вовсю работают репрессивный аппарат и цензура.

Кстати, чем отличалась методология цветных революций Дж. Шарпа? Она с помощью внедрения модели ненасильственных действий разрушала «невидимую» стену страха, которая удерживала людей от любых протестных выступлений.

Не только Украина сформирована украинскими Майданами, но и вся политика Путина, поскольку он всегда видит и будет видеть во всем происки внешних врагов. Это естественная реакция человека, долго находящегося у власти, как, например, было у Сталина. Ему приходится читать много «негатива», поставляемого спецслужбами, которые всегда «играют» на страхах первого лица, являясь от него максимально зависимыми.

Вот мнение Г. Павловского о реакции Путина на последний Майдан: «Как вдруг — Майдан и бегство Януковича. Успех исчезает. Испаряется успех. А Путин привык считать себя любимцем успеха. Он испугался, конечно, не Майдана. Он же не верит в силу слабых, нет, там за кулисами должен быть кто-то сильный. Реальный враг силен, и Путин его знает» ( ^[240], см. также ^{[241] [242]}).