Война и мы - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Мухин cтр.№ 52

В декабре 1940 года в Москве было проведено Совещание высшего руководящего состава РККА. Собралась, так сказать, элита Красной Армии, самые лучшие ее кадры. Обсуждалось, что нужно, чтобы выиграть современную войну. С докладами и с обсуждениями выступили 85 человек. И ни один не заикнулся о том, что артиллерия Красной Армии нуждается в средствах разведки и корректирования огня, даже о самолетах-корректировщиках никто не упомянул. В результате британский историк Лен Дейтон пишет: «Артиллерия Красной Армии по своему уровню соответствовала той, что использовалась на Западном фронте в 1918 году, — это почти то же самое, что назвать ее очень плохой. В грядущих сражениях меньше 50 процентов потерь немецких войск, действовавших на Восточном фронте, приходилось на артиллерийский огонь, в то время как относительные потери от огня англо-американской артиллерии превышали 90 процентов».

Когда я впервые дал эту цитату, то некоторые историки возмутились, обвинив Дейтона в том, что он эти числа придумал, так как подобной статистики не велось. Это не так, эти числа легко получить, если проанализировать статистику немецких госпиталей на Западном и Восточном фронтах: сколько там лечилось от пулевых ранений, а сколько — от осколочных и контузий.

Но вернемся к воспоминаниям А.З. Лебединцева. Положим, что командование 47А не имело средств, чтобы организовать артиллерийский огонь так, как его ведут немцы. Хотя толковые советские генералы умели в этом плане сделать достаточно много даже с теми средствами, что у них были. Горбатов, к примеру, описывает с десяток приемов, которыми они вели разведку целей для артиллерии и вели ее довольно успешно. Кроме того, в армии Горбатова при наступлении каждому стрелковому батальону придавался артдивизион или батарея, и их командиры в бою находились с пехотным комбатом. (А у немцев артиллерийский офицер и солдаты-топографы входили в штат пехотного батальона.) Но, повторю, предположим, что командование 47А способно было использовать артиллерию только по шаблону: стащить к месту прорыва тысячи стволов и десятки эшелонов с боеприпасами и перепахать у немцев всю местность на переднем крае.

Тогда почему командование 47А погнало в атаку все дивизии сразу, почему не наметило одно армейское место прорыва и не сосредоточило на нем все артполки своих дивизий? Получили бы 100–150 стволов на километр фронта, ими бы и пропахали пехоте коридор для прорыва. Почему предпочло гнать пехоту на немецкие пулеметы? Вопрос? Вопрос! И на него не ответишь: «Сталин приказал!» Сталин этого не приказывал, он приказал не давать немцам снимать резервы с других участков фронта, а решать эту задачу должны были командующие армиями и дивизиями. Они, именно они тупо губили наших солдат, а не Сталин.

Давайте на фоне этой тупости дадим из воспоминаний Лебединцева и пример сообразительности. Александр Захарович продолжает свой рассказ.

Лебединцев: «У окраины следующего села стояли три наших сгоревших танка, напоровшихся на засаду противотанковых орудий. К вечеру вышли на рубеж железнодорожного полотна. В бетонной трубе под насыпью оборудовали место под командный пункт, так как сразу за насыпью по рубежу высот с отметками 174.8, 171.9, 171.1 находился заранее оборудованный огневой рубеж немцев, который они не спеша заняли и подготовились к встрече нас огнем. Я только в 70 лет узнал из немецких источников о мощной инженерной организации, которая занималась заблаговременно подготовкой таких рубежей для вермахта на протяжении всей войны с привлечением местного населения.

Выходя к этому рубежу, наши подразделения были подвергнуты обстрелу артиллерией и минометами. Мы, естественно, начали развертывание боевых порядков пехоты и выдвижение на огневые позиции своей артиллерии. На расстоянии 500–600 метров до переднего края противника наша пехота залегла и ожидала, когда артиллерия и минометы начнут подавлять вражеские огневые точки, мешающие продвижению наших стрелков. Будь у нас танки, мы могли бы атаковать с ходу, но бронечасти были на других направлениях.

Штаб и подразделения боевого обеспечения нашего полка нашли защиту за железнодорожной насыпью, а матушка-пехота залегла перед высотками на мокром лугу, где невозможно было даже окопчики отрыть, так как они тут же заполнялись грунтовой водой. Будь на нашем месте немцы, они сразу бы отвели свою пехоту на более сухое место, но у нас это расценивалось бы как отход и нарушение приказа «Ни шагу назад».

Солнце клонилось к закату, и свет его лучей бил прямо в глаза немцам, поэтому они неохотно вели огонь по нашей пехоте, откладывая это на завтра. Почти как всегда, командир полка послал меня вперед — в единственный в полку батальон Ламко, чтобы я установил все на месте и нанес на карту положение подразделений. Мой друг располагался за небольшим кустиком ольхи и собирался ужинать из котелка, который принес ему ординарец. Тихон Федорович велел дать ложку мне и предложил разделить с ним трапезу.

Тихон Федорович Ламко не имел офицерского образования. Войну начинал сержантом, был избран комсоргом батальона, отличился в боях еще на Кавказе, за что был пожалован орденом и званием младшего лейтенанта. На переформировании его назначили ПНШ-1, а меня к этому времени начальником разведки полка (ПНШ-2). В штабе работа была не по Ламко, и он попросился в батальон. Командир полка удовлетворил его просьбу, а меня назначили на его место. Судьба нас разлучила в штабе, но друзьями мы остались. Офицеры и бойцы полка ценили комбата Ламко за бесстрашие в бою и заботу о подчиненных, и поэтому когда в полку остался всего один батальон, то его комбатом назначали Тихона Федоровича.

Вскоре к комбату подошли все командиры рот, которых он заслушивал поочередно. Они докладывали Ламко о численности, о наличии боеприпасов, лопат, о грунте, о количестве раненых и поведении противника. Их доклад он подытожил своими выводами:

1. Отрывать окопы бесполезно, поскольку они заполняются водой на мокром лугу.

2. С наступлением светлого времени немецкие снайперы нас здесь на открытой местности перещелкают. Не сделали они это вечером, так как им светило солнце в глаза.

3. Прорывать оборону будем ночью без всякой артподдержки, только после залпового броска гранат. Сближаться в гробовой тишине. Начало атаки ориентировочно в полночь по готовности.

4. Каждому пехотинцу и пулеметчику выдать не менее трех ручных гранат.

5. Готовность рот буду проверять в 22 часа.

И тут же отпустил командиров рот.

С точки зрения Боевого устава, отданные им распоряжения не соответствовали принятым канонам, но соответствовали обстановке. Я спросил моего друга, почему он не доложил командиру полка о принятом решении. На это он, подумав, ответил: «Возьму ответственность на себя. Докладывать об этом по телефону опасно: может не разрешить, а у меня другого выхода нет. Или возьмем эту траншею сейчас, или завтра утром нас перед ней немцы перебьют. А хочешь помочь по старой дружбе, оставайся со мной. Я буду увереннее себя чувствовать».

Я тут же позвонил по телефону своему писарю, надиктовал и приказал оформить полуночное боевое донесение, дать его на подпись начальству и отправить. Сам, мол, задерживаюсь по неотложным делам.