Пистолет охранника слишком долго пролежал в аквариуме. Но Марина этого не понимает.
Как выяснилось, не понимал этого и Андрей Гоцев.
— Отдай мне ребенка, тварь! — успела выкрикнуть Марина и перевела дуло пистолета на старика.
Выстрел из обоих стволов отбросил женщину к стене, и спасти ее было невозможно, даже если бы медики прибыли быстро.
Забегая вперед, скажу, что они приехали только через сорок пять минут, то есть через полчаса после приезда полиции.
Конечно, я воспользовалась паузой, возникшей после выстрела, и разоружила Гоцева. Он весь сразу как-то обмяк и больше не пытался сопротивляться.
Когда старика увели вызванные нами полицейские, Кристобаль подсел ко мне. Наручники с меня уже сняли, кто-то из полицейских накинул мне на плечи куртку.
— Значит, вот так выглядит твоя обычная жизнь? — спросил танцор, не глядя на меня.
— Я предупреждала, — пожала я плечами. — Кстати, советую приготовиться — сейчас тебя будут допрашивать.
— Меня? — искренне удивился Кристобаль. — Я же ничего не сделал. Мы же девочку спасали! То есть ты спасала, а я тебе помогал.
— Хреново помогал, мог бы и получше, — скривилась я. — Это тебе не Бэтмен и Робин.
— А что я мог сделать? — обиделся танцор.
Я не стала говорить Косте, что Лазарева погибла из-за него.
Если бы он не взялся мне помогать, если бы я сама вела машину, я бы обязательно заметила слежку за собой.
Проехали. Пусть живет спокойно.
— И меня тоже будут допрашивать. Скорее всего, заведут уголовное дело. Я тут такого наворотила… и все ради спасения девочки, кстати, — горько усмехнулась я, — но отвечать придется. Будешь мне передачки носить?
Кристобаль обещал, но передачи в тюрьму мне не понадобились.
Мои показания на первый взгляд выглядели неправдоподобно, но все нашли подтверждение.
Подозреваю, что я надолго, если не навсегда, испортила отношения с местной полицией. По крайней мере, Галя Миронова, капитанская дочка, больше мне не звонит и на мои звонки не отвечает.
Меня выпустили вовремя, я даже успела к приезду тетушки Милы привести квартиру в порядок.
Рейд по цветочным магазинам прошел успешно, правда, я не уверена, что именно эти цветы загнулись у нас на подоконнике… но будем надеяться, что память у тети тоже не идеальная.
Мила вернулась из Владивостока усталая, но довольная. Общение с братом доставило ей множество приятных минут, но все-таки тетя была абсолютно счастлива, когда устроилась на любимом диване с новеньким детективным романом.
— Почему ты не спрашиваешь, как там твой отец? — вкрадчиво спросила тетушка, отрываясь от криминального чтива.
— Потому что и так знаю, что с ним все в порядке, — отбрила я. — Будь это не так, ты бы мне с порога об этом сказала.
Мила хитро взглянула на меня и погрозила пальцем:
— Твой отец, Евгения, видел в Интернете твою фотографию в стиле ню!
— Да? — заинтересовалась я. — И что, выжил после этого?
Мила хихикнула:
— Он говорит, я плохо тебя воспитываю. Плохо слежу за тобой. А еще — что ты выросла очень красивой женщиной, и он тобой гордится.
Я промолчала.
Тетя немного помолчала, ища новые подходы к любимой теме. Потом выдала:
— Ты что-то бледненькая, Женечка. Чем ты занималась, пока меня не было?
— Работала, как всегда, — я пожала плечами.
— Мне сегодня звонила Маргарита Сташевич, — оживилась вдруг Мила. — Представляешь, Иосифу Леонидовичу уже намного лучше. Он поправляется после инфаркта. Она так преданно за ним ухаживает! Они такая прекрасная пара!
И тетушка мечтательно закатила глаза, тут же стрельнула ими в мою сторону и открыла рот…
Но я опередила Милу с ее вечным вопросом, когда же я наконец выйду замуж.
— Слушай, Мила, а как ты отнесешься к такой идее… что, если мне усыновить ребенка?
Тетушка замерла.
Потом медленно сняла очки, отложила романчик и тихо произнесла:
— Знаешь, Женя, мне кажется, это прекрасная идея.
С этой прекрасной идеей я возилась еще недели две.
Все это время Луизу держали в больнице — сначала оказалось, что Гоцев переборщил со снотворным, плохо представляя себе, какая доза будет безопасной для маленького ребенка. А потом Лу сказали, что ее мать погибла.
Я навещала Луизу в больнице.
Девочка была уже почти здорова, а держали ее здесь потому, что не знали, что с ней делать. Отправить в интернат? Устроить в приемную семью? Для этого надо определить статус девочки.
Лу лишилась матери и дома.
Адвокат, который был ее опекуном, приходил в себя в больнице после инфаркта.
В тот раз Лу задавала мне трудные вопросы.
Девочка казалась худой, бледной и повзрослевшей на несколько лет.
Она больше не улыбалась, не выдумывала своих историй и даже не глядела мне в глаза.
Я присела на холодную кушетку в больничном коридоре. В больнице было довольно уютно, в детском отделении уже устанавливали елку к Новому году — для тех детишек, которым придется встречать его здесь.
Лу не отрываясь смотрела, как санитарка развешивает разноцветные шары.
— Я теперь всегда буду одна? — вдруг спросила девочка.
Я почувствовала, как перехватило горло, сделала вид, что мне срочно понадобилось откашляться, и только потом ответила:
— Ты не одна.
Лу упрямо наклонила голову:
— У меня нет папы, мамы, бабушки, а дедушка в тюрьме. Это называется «одна».
— Знаешь, что я сейчас делаю? Собираю документы, чтобы мне разрешили взять тебя к себе.
Личико Луизы осветила слабая улыбка:
— Насовсем?
— Я пока не знаю, разрешат ли нам жить вместе. Но я постараюсь.
— Тогда я буду тебя ждать, — сказал Лу. — Ты придешь завтра?
— И завтра, и послезавтра, — пообещала я. — А теперь беги. Тебе пора на ужин.
Выйдя из детской больницы, я перешла в другой корпус. Там, в отделении кардиологии, поправлялся адвокат Сташевич.
Часы были неприемные.
Но я тряхнула стариной и проскользнула в отделение незамеченной.
Иосиф Леонидович сидел на постели и скользил карандашом по клеткам кроссворда. Увидев меня, он схватился за сердце.
— Да бросьте, господин Сташевич, — усмехнулась я. — Я ведь знаю, что у вас уже все в порядке. Не бойтесь. Я пришла поговорить.
— Нам не о чем разговаривать, — дернул головой пожилой юрист.