Когда она почти достигла цели – свернула в знакомый двор и подошла к парадной, раздался оглушительный звон стекла.
«Мальчишки! – догадалась она. – Прокрались за мной и кинули в окно камень… Да где же они? Почему я их не вижу, а только слышу? Наверное, спрятались…»
Если это и был камень, то явно не один. В одно мгновение дом буквально осыпался на Катю тысячами осколков всех своих окон. Чудесным образом они не ранили ее, стоявшую будто в невидимом коконе и изумленно глядевшую на этот стеклянный дождь.
Неожиданно один из осколков прорвал незримую защиту, ударил по плечу По Катиной руке, от самого плеча, струилась горячая кровь. Она взглянула на свои ладони и вздрогнула: они тоже были изрезаны шипами роз, и бордовые капли крови уже падали на землю. Гомон голосов стих, кто-то тронул Катю за плечо, она вздрогнула и открыла глаза.
На левом рукаве белого свитера растеклось красное пятно.
Катя непонимающе обвела взглядом салон самолета.
– Вот сорванцы! – причитала старушка, сидевшая у иллюминатора справа. – Никто их угомонить не может. Израильские школьники – это катастрофа! И как потом из таких избалованных детей вырастают приличные люди, ума не приложу, а ведь вырастают. Вот еще и Вас соком облили. Видят же: спит человек. А им хоть бы что!
Катя понемногу приходила в себя после глубокого сна. Она летела в черных очках, чтобы никто не видел ее заплаканных красных глаз. А этих школьников в кипах заметила еще в аэропорту перед вылетом из Тель-Авива. Как выяснилось, шумная компания тоже летела в Москву и оказалась в одном с ней самолете.
Старушка сообщила Кате, что соки школьникам раздала стюардесса, но они устроили жуткую неразбериху, стали меняться друг с другом апельсиновым, томатным, яблочным и в итоге облили сидящую у прохода Катю.
Через минуту прибежала с тряпкой стюардесса, принялась затирать лужу на полу, протянула Кате салфетку. Катя промокнула пятно на свитере, но, конечно, это не помогло: свитер был безнадежно испорчен. Катя нахмурилась и помассировала кончиками пальцев виски и лоб. Ладони были чистыми, но ей еще мерещились на них кровавые подтеки.
– Вы дома налейте на пятно «Фэйри» и оставьте на сутки. Глядишь, и отойдет, – сочувственно сказала старушка.
Катя кивнула, хотя была расстроена совсем не пятном на свитере, а тем, что так и не успела в своем сне войти в дом, хотя уже так близко подошла к нему.
От долгого сна в неудобном положении шея и спина затекли, а голова после вчерашних слез казалась такой тяжелой, что каждое громкое слово школьников отдавалось в ней глухими ударами, будто кто-то внутри бил в набат.
– Голова болит? У меня есть цитрамон! – услужливо отозвалась старушка. За три часа полета она уже прочитала книжку, разгадала кроссворд и оставшийся час хотела скоротать за разговором.
– Спасибо, – ответила Катя. – Мне он не помогает. Я, пожалуй, постараюсь еще подремать.
Несмотря на проявленную старушкой заботу, ей не хотелось ни с кем разговаривать. Катя снова закрыла глаза в надежде вернуть сон, но тщетно. Она прекрасно знала, что сновидения не продолжаются с того места, на котором их прервали, это же не фильм, поставленный на паузу. Тем более – сны о ее доме: они всегда были причудливыми, запутанными, тревожными и сладостными одновременно, повторялись в деталях, но в то же время были разными.
Школьники продолжали шуметь, никто из пассажиров не пытался их урезонить. Безграничная любовь к детям – часть национального менталитета.
– Я бы им всыпала, – беззлобно сказала старушка и, уже поняв, что Катя намерена отделываться короткими репликами, но не желая смириться с потерей собеседника, без паузы перешла в наступление. – Меня Ираида зовут. Первый раз в Израиль летала, давно на Мертвое море хотела посмотреть. Удивительная, конечно, страна… Люблю путешествовать.
В следующие четверть часа Катя узнала, что Ираида – можно без отчества – работающая московская пенсионерка. При Советском Союзе она побывала в ГДР и Болгарии по профсоюзной линии, а после падения «железного занавеса» посетила Францию, Италию, Египет, Испанию, Тунис… Катя слушала вполуха. Название каждой страны старушка сопровождала каким-нибудь ярким штрихом – «Ух, жарища, печет, как в аду», – так что постепенно увлекла Катю и втянула в разговор.
– Отпуск закончился, домой возвращаюсь, на службу надо. Я же раньше в Третьяковской галерее работала смотрителем, а теперь в новый музей позвали. Так сказать, перешла от классики к авангарду.
– Что это за музей? – заинтересовалась Катя. – Я тоже живопись люблю.
– Выставочный зал на Остоженке, – с гордостью сказала старушка. – Приходите обязательно, у нас через неделю выставка Шагала откроется. А я еще помню, как его выставляли у нас в Третьяковке в девяносто первом. «Мир Шагала» называлась. Сколько посетителей тогда было!
– Я тоже тогда ходила на эту выставку! Сколько времени прошло… Обязательно приду в Ваш музей. Спасибо за приглашение.
Самолет пошел на посадку. Стюардессы пошли по проходам, рассаживая школьников на места. Катя пристегнулась и закрыла глаза. Она не боялась летать, но не любила взлеты и посадки. Неожиданно вспомнилось, как сильно ее укачало, когда она возвращалась из Франции, сбежав от Семена. А скоро обнаружилась и причина: она была беременна.
«Скорее бы увидеть Соню, – подумала она. – Вот вроде большая девочка, а каждый раз, когда уезжаю даже на несколько дней, волнуюсь, будто дитя неразумное оставила».
Когда шасси самолета коснулись земли, школьники засвистели, захлопали и затопали ногами, один из них даже сорвал державшие кипу заколки и подкинул ее кверху. Они тут же отстегнули ремни и повскакивали с мест, но в проходах уже стояли бдительные стюардессы.
Катя решила не торопиться и сидеть на своем месте, пока не выйдут школьники, – толкаться ей не хотелось.
– Про Шагала не забудьте, – сказала на прощание старушка. – Будет его знаменитый цикл «Влюбленные».
– А «Над городом» будет?
– Конечно, как без нее! Одна из самых известных картин.
У Кати кольнуло в груди, а в памяти всплыла картинка: широкие альбомные листы, которые не спеша переворачивает мужская рука. Она смотрит альбом с отцом, но не видит его лица, все внимание – на рисунки. Один из них рассматривают особенно долго: летящие в небе мужчина и женщина.
«Разве люди умеют летать?» – спросила тогда Катя.
«Конечно, умеют – когда любят», – ответил отец.
Это было, точно было – сомнений нет. Шагал – любимый художник отца, вспомнила Катя. А еще отец говорил ей, что этот художник тоже родом из Витебска, и, когда Катя вырастет, они обязательно туда съездят.
«Может, он и правда уехал в Витебск, – подумала Катя. – Только один». Однако уже через секунду эта мысль показалась ей абсурдной: в двадцать первом веке в Витебске есть телефонная связь и Интернет. Он мог бы разыскать ее, родную дочь, хоть из джунглей Амазонки. Если бы хотел. Если бы был жив.