Полное собрание беспринцЫпных историй - читать онлайн книгу. Автор: Александр Цыпкин cтр.№ 29

– Вызови полицию! Ты это видел?!

Я изрядно выпил, устал и поэтому, собрав в голове весь свой шведский, рискнул карьерой:

– Через десять лет уже никто так не сделает, наслаждайся.

Я был готов к любому ответу и даже к увольнению, но в шведке, судя по всему, моя фраза поменяла «прошивку». Она порозовела лицом, улыбнулась и задорно ответила:

– У меня целых десять лет впереди, но у нас в Швеции ни у кого яиц не хватит ТАК взять за задницу, потому что гребаные феминистки кастрировали наших мужиков! Как зовут твоего друга?

Что было дальше, не важно. Важно, что хотя бы один вечер эта красивая, умная, но измученная феминизмом женщина почувствовала себя желанной, а не договорившейся. Я считаю, что внес в российско-шведские отношения неоценимый вклад и даже, возможно, сделал жизнь наших скандинавских друзей чуть более счастливой или, по крайней мере, запоминающейся.

«Ужасные времена» со временем обязательно станут «старыми добрыми временами».

На днях обсуждали с отцом судьбу Ходорковского, и я отметил, что он сидит уже ЦЕЛЫХ десять лет. В ответ услышал трагикомическую историю о том, как мой прапрадед затроллил советскую власть.

Как и многие в моей семье, прапрадед прожил почти сто лет, до конца дней сохраняя ясность ума и буйность характера, о чем свидетельствует случай с разбитием табуретки о голову моей девяностолетней прапрабабушки. Мотивом для столь мало изысканной разборки была ревность. Но разговор не о семье, а о политике.

В 1967 году большевики отмечали золотую свадьбу с российским народом и масштабно привлекали трудящихся к торжественным мероприятиям. Прапрадеда сия чаша не обошла, и он был приглашен на торжественный прием районного масштаба. Знатным ленинцем мой предок не был (да и почти все они синхронно почили в 1937 году), пролетарием тоже не числился, но старейшим жителем района являлся.

За это достижение местные комсомольцы позвали дедушку в президиум, чем его немало озадачили. Такое приглашение было сродни участию бывшего мужа в новой свадьбе жены. Советскую власть дедушка не любил. Но советская власть, вероятно, об этом не догадывалась. В разгар заседания молодой товариСЧ с карамельной улыбкой запланированно поинтересовался у дедушки, что стало основной причиной его долголетия. Уверен, все ожидали ответа типа «революция» или, по крайней мере, «здоровый образ жизни», и уже занесли ладошки для аплодисментов, но вышло иначе.

Дедушка спокойно встал, с равнодушным лицом сказал, что ничего особенного в его жизни на долголетие не повлияло (большевики тут же скисли). Потом расцвел лицом, будто вспомнил что-то важное, и выступил:

– Хотя одно событие важную роль сыграло.

Гости замерли в ожидании правильного ответа.

Дед взял паузу и «выстрелил» прямо в комсомольца:

– На суде всем по двадцать пять лет дали, а мне всего червонец.

В неприличной тишине дедушка сел на место. Рассказывают, что застывшие в ожидании оваций ладони уже бывшего «будущего партийца» осыпались, как осенние листья. Сам виноват, мог бы и заглянуть в личное дело.

Дед сказал чистую правду: в 30-е он, как и многие, был арестован и отсидел в ГУЛАГе от звонка до звонка. Но десять лет тогда считалось гуманным сроком. Шансов выжить было больше.

Так что, кому ЦЕЛЫХ десять лет, а кому и ВСЕГО десять.

Повесть о женщине из другого времени

Я нечасто видел слезы моих друзей. Мальчики ведь плачут в одиночестве или перед девочками (футболисты не в счет, им все можно). При других мальчиках мы плачем редко, и только когда совсем плохо.

Тем острее врезались в память слезы моего друга, внезапно появившиеся в его глазах, когда мы ехали в Москву, и я налил себе томатный сок.

Теперь перейдем к изложению сути дела, веселой и поучительной.

В юности у меня было много разных компаний, они переплетались телами или делами, постоянно появлялись и исчезали новые люди. Молодые души жили, словно в блендере. Одним из таких друзей, взявшихся ниоткуда, был Семен. Разгильдяй из хорошей ленинградской семьи. То и другое было обязательным условием попадания в наш социум. Не сказать, чтобы мы иных «не брали», – отнюдь. Просто наши пути не пересекались. В 90-е разгильдяи из плохих семей уходили в ОПГ, либо просто скользили по пролетарской наклонной, а НЕразгильдяи из хороших семей либо создавали бизнесы, либо скользили по научной наклонной, кстати, чаще всего в том же финансовом направлении, что и пролетарии.

Мы же, этакая позолоченная молодежь, прожигали жизнь, зная, что генетика и семейные запасы never let us down. Семен, надо сказать, пытался что-то делать, работал переводчиком, приторговывал какими-то золотыми изделиями, иногда «бомбил» на отцовской машине. Он был очень старательным, честным и сострадающим, что в те времена едва ли было конкурентным преимуществом. Помню, сколько мы ни занимались извозом, обязательно находились пассажиры, с которыми Сеня разбалтывался и денег потом не брал. А еще он был очень привязан к родне, с которой познакомил и меня. Семьи у нас были похожи.

Молодые родители, тщетно пытавшиеся найти себя в лихом постсоциализме, и старшее поколение, чья роль вырастала неизмеримо в смутное время распада СССР. Эти стальные люди, родившиеся в России в начале ХХ века и выжившие в его кровавых водах, стали несущими стенами в каждой семье. Они справедливо считали, что доверять внуков детям нельзя, так как ребенок не может воспитать ребенка. В итоге, в семье чаще всего оказывались бабушки/дедушки и два поколения одинаково неразумных детей.

Бабушку Семена звали Лидия Львовна. Есть несущие стены, в которых можно прорубить арку, но об Лидию Львовну затупился бы любой перфоратор. В момент нашей встречи ей было к восьмидесяти, так сказать, ровесница Октября, презиравшая этот самый Октябрь всей душой, но считавшая ниже своего достоинства и разума с ним бороться. Она была аристократка без аристократических корней, хотя и пролетариат, и крестьянство ее генеалогическое древо обошли. В жилах местами виднелись следы Моисея, о чем Лидия Львовна говорила так: «В любом приличном человеке должна быть еврейская кровь, но не больше, чем булки в котлетах». Она была крепка здоровьем и настолько в здравом уме, что у некоторых это вызывало классовую ненависть.

Час беседы с Лидией Львовной заменял год в университете с точки зрения знаний энциклопедических и был бесценен с точки зрения знания жизни. Чувство собственного достоинства соперничало в ней лишь с тяжестью характера и беспощадностью сарказма. Еще она была весьма состоятельна, проживала одна в двухкомнатной квартире на Рылеева и часто уезжала на дачу, что, безусловно, для нас с Семеном было важнее остального. Секс в машине нравился не всем, а секс в хорошей квартире – почти всем. Мы с Семеном секс любили, и он отвечал нам взаимностью, посылая разных барышень для кратко- и среднесрочных отношений. Кроме того, Лидия Львовна всегда была источником пропитания, иногда денег и немногим чаще – хорошего коньяка. Она все понимала и считала сей оброк не больно тягостным, к тому же любила внука, а любить она умела. Это, кстати, не все могут себе позволить. Боятся. Бабушка Лида не боялась ничего. Гордая, независимая, с прекрасным вкусом и безупречными манерами, ухоженными руками, скромными, но дорогими украшениями, она до сих пор является для меня примером того, какой должна быть женщина в любом возрасте.