Генрих рассердился, но было поздно. Вражда разгорелась.
– Когда-нибудь я отплачу за это Суррею, – сквозь зубы прорычал Эдвард. – Я ему отомщу!
Маргарет Дуглас и лорд Томас продолжали томиться в Тауэре. Джейн без конца просила Генриха освободить их, но он упорно отказывался, утверждая, что они еще не понесли достаточного наказания за свой проступок. Мир должен знать, что узурпация королевских привилегий – это серьезное преступление.
– Но сколько еще вы продержите их в тюрьме? – спросила Джейн однажды, когда они допоздна засиделись после ужина, попивая вино у камина.
– Сколько захочу! – отрезал Генрих, и она поняла, что давить на него не следует.
– Разумеется. Но мне не хватает придворных дам.
– Я знаю, – отозвался он, снова наполняя свой кубок, – и я подумал об этом. Не хотите ли взять к себе леди Рочфорд? После казни лорда Рочфорда у нее серьезные финансовые затруднения. Она обратилась за помощью к лорду Кромвелю. Услышав об этом, я велел лорду Уилтширу увеличить ей содержание. Он не сильно обрадовался, потому как терпеть ее не может, и сказал, что сделает это исключительно для моего удовольствия.
– Но он ее свекор.
– Да, и она подтвердила инцест между его сыном и дочерью.
Губы Генриха брезгливо изогнулись.
– Она всегда недолюбливала королеву Анну.
– У нее были на то веские причины! И она любит леди Марию. Она знает, как вести себя при дворе, и, я полагаю, заслуживает некоторого признания за сыгранную ею роль в раскрытии этих гнусных измен.
– Тогда я с радостью приму ее к своему двору.
Леди Рочфорд прибыла из Кента за неделю до Рождества, закутанная в меха. Было холодно. Она выразила благодарность за назначение и принялась оказывать разные услуги, демонстрируя должное почтение к королеве. Однако Джейн находила нечто отталкивающее в ее кошачьем лице с заостренным подбородком, пухлыми губами и вечно недовольным выражением. Когда придворные дамы обменивались последними сплетнями и рассказывали друг другу пикантные истории, леди Рочфорд проявляла живой интерес к скабрезным подробностям. Джейн считала это неприличным. Конечно, леди Рочфорд заслуживала сочувствия, ведь она столько пережила, и все же Джейн не могла удержаться от мысли, что лорд Рочфорд, каким бы порочным он ни был, имел причины для измен жене. Если бы она нашла удобный предлог, то без колебаний избавилась бы от этой особы, но пока приходилось мириться с ее неприятным обществом.
Мария и Елизавета приехали к ним в Уайтхолл. На приглашении ко двору младшей сводной сестры особенно настаивала старшая. Планировалось, что обе отправятся с Генрихом и Джейн в Гринвич, где проведут Рождество. Однако зима выдалась суровая, дороги покрылись льдом и стали опасными. Темза в Лондоне замерзла. За три дня до праздника все тепло оделись в меха, сели на лошадей – Елизавета, визжавшая от восторга, была на руках у отца – и поехали из Вестминстера в Сити. Джейн нервничала – вдруг ее кобыла поскользнется на льду, – но все же испытывала восторг: они оказались на широком просторе между двумя берегами реки, холодный ветер хлестал ее по щекам, а с обеих сторон поглазеть на них собрались толпы людей.
– Счастливого Рождества! – снова и снова кричал с седла Генрих, а Елизавета, по-детски лепеча, повторяла его слова и махала горожанам.
Лондонский Сити был украшен в их честь гобеленами и парчовыми полотнищами, свисавшими из окон, на многих дверях висели венки из остролиста. На углу каждой улицы королевскую семью встречали благословениями священники в дорогих ризах, сотни людей, невзирая на холод, отважились выйти из домов и радостно кричали, видя короля с женой и дочерьми на пути к собору Святого Павла. Они ехали на службу, которой отмечалось начало празднования Юлетид. Джейн была тронута, слыша, как часто повторяется в толпе ее имя и имя Марии.
По окончании мессы Генрих с семейством вышел на улицу под громогласные овации, все снова сели на лошадей, пришпорили их и поскакали обратно через замерзшую реку на Суррейский берег. Мария замыкала группу, к вящей радости толпы. Вскоре они уже приближались к дворцу Гринвич, где Джейн предстояло впервые возглавлять двенадцатидневные рождественские торжества. Теперь ей стало легче исполнять обязанности королевы, день ото дня она становилась увереннее и больше не переживала так сильно по поводу того, что думают о ней люди. Джейн твердо выучила урок: она королева и все люди обязаны оказывать ей почтение, что бы при этом ни было у них на уме.
Мастер Аск ожидал их в Гринвиче. Генрих дал ему аудиенцию в первый же вечер в присутствии Джейн.
– Добро пожаловать, мой добрый Аск, – сказал король, когда гость встал перед ним на колени, явно ошеломленный тем, что находится в присутствии своего соверена.
Аск очень почтительно поклонился Джейн, а когда она протянула ему руку для поцелуя, улыбнулся:
– Кажется, мы с вами троюродные брат и сестра, ваша милость, через Клиффордов.
Говорил он с сильным йоркширским акцентом, а одет был в добротный черный костюм, как подобает законнику и человеку благочестивому.
– Тогда добро пожаловать, кузен, – улыбнулась ему Джейн.
Генрих милостиво склонил голову:
– Я выразил желание, чтобы здесь, перед моим Советом, вы попросили о том, чего желаете, и я дарую вам это.
Аск выглядел смущенным.
– Сэр, ваше величество позволяет тирану по имени Кромвель руководить собой. Все это знают; если бы не он, семь тысяч бедных монахов и священников, которые примкнули ко мне, не превратились бы в нищих бродяг.
– Лорд Кромвель должен за многое ответить, – кивнул Генрих.
Джейн изумилась, услышав это. Неужели Кромвеля принесут в жертву ради умиротворения восставших?
– Скажите мне, чего вы хотите? – спросил Генрих. – Боюсь, меня неправильно информировали о происходящем в моем королевстве.
Ответ у Аска был заготовлен.
– Сэр, мы просим восстановить монастыри. Мы хотим, чтобы были наказаны епископы-еретики и злонамеренные советники, преданы суду некоторые исполнители и объявлены недействительными законы, которые противоречат Слову Божьему. Мы также просим, чтобы парламент при обсуждении этих вопросов заседал в Йорке.
Джейн слушала его со все возрастающим волнением. Генрих в любой момент мог взорваться от гнева. Те, кто ставил под сомнение его законы, вступали на очень опасную почву: ей это было известно по собственному горькому опыту. Она задержала дыхание.
– Все эти просьбы я выполню, – сказал Генрих. – Все будет возмещено тем, с кем поступили несправедливо, и после Рождества вы благополучно отправитесь домой. А пока в знак моей доброй воли я бы хотел преподнести вам подарок, соответствующий времени года.
«Какая добрая воля?» – удивилась про себя Джейн. Это был один из тех случаев, когда она ощущала неприязнь к супругу.
Аск выпучил глаза, когда Генрих передал ему куртку из алого шелка.