С утра он телефонировал Линдеру.
– Посоветоваться надо, – сказал он молодому инспектору. – Давай я тебя завтраком в «Северной гостинице» угощу. И оттуда ты – сразу на службу…
Чуть ли не прямо в трубке раздался рев младенца.
– Я бегу, жди меня там! – крикнул Линдер и пропал.
Лабрюйер быстро оделся, выбежал на Суворовскую и вскочил на заднюю площадку трамвая. До Полицейского управления и «Северной гостиницы» напротив него было – рукой подать, то есть примерно полторы версты, летом пробежаться – одно удовольствие, а зимой, пожалуй, четверть часа потребуется. Но он не хотел заставлять Линдера ждать. И он догадывался также, что младенец в доме – это постоянные траты. Лабрюйер предполагал, что питается теперь молодая семья не лучшим образом. И, опередив Линдера минут на десять, успел заказать яичницу, бутерброды с копченой рыбой, булочки с кремом и неизменный кофе.
Лабрюйер уже успел обсудить с Линдером, как именно искать заезжих итальянцев, когда в ресторан вошла давешняя дама-ругательница и решительно двинулась к их столику.
– Доброе утро! – громогласно сказала она. – Господин инспектор, я по своему делу! Неужели в Риге так мало порядка, что за две недели нельзя найти несколько женщин и одного мужчину?
– Госпожа Крамер, вот тот человек, который вам нужен! – воскликнул Линдер. – Он занимается частным сыском, он что угодно из-под земли достанет! Рекомендую – господин Гроссмайстер! А я не могу – служба, служба!..
И Линдер сбежал.
– Присаживайтесь, госпожа Крамер, – обреченно сказал Лабрюйер. – Кого вы ищете? Если наша полиция до сих пор этих людей не нашла – так, может, они и не в Риге?
– Я сразу вижу, что вы человек солидный, не то что молодой петух. С вами я могу говорить прямо. Благоволите подняться ко мне в номер, – приказала госпожа Крамер.
Это оказался тот самый номер, откуда Лабрюйера спасал отважный Росомаха.
Дама сняла шляпу, долго оправляла перед зеркалом пышное бандо седых волос, потом села за стол и заговорила.
– Садитесь и вы. Ну вот, теперь слушайте. Я ищу двух своих теток, которые, скорее всего, умерли, также кузена моего покойного первого супруга, который, видимо, давно на том свете, и еще одну дальнюю родственницу – ей тоже уже пора бы переселиться в небесные чертоги.
Лабрюйер от такого начала онемел.
– Но сами они мне не нужны. Я имею средства, да! Значительные средства! А они – попрошайки.
– Так чего же вы хотите, сударыня?
– Найти их, разумеется.
– Ну, хорошо. Запишите мне их имена.
Фрау Крамер замялась.
– Все это немного сложнее, чем кажется, господин Гроссмайстер. Найти этих людей – только половина дела. На самом деле мне нужны другие люди, черт их побери, да еще раз побери!
Лабрюйер понял, что по этой даме тоскует палата на Александровских высотах.
Рижский приют умалишенных имел давнюю и любопытную историю. Основоположником его рижане считали государя Александра Первого. Побывав в 1815 году в Риге, он, разумеется, посетил Цитадель – крепость, которую шведы прилепили к северной оконечности Риги – какой она была в семнадцатом веке. Цитадель строилась для нужд шведского гарнизона, потом в ней разместили русский гарнизон, а также работный дом и лазарет. Там царь увидел, в каких условиях содержатся несчастные рижские безумцы, и ужаснулся. Положим, по всей Европе опасных сумасшедших держали взаперти и в цепях, но именно эти потрясли царя настолько, что четыре года спустя он подарил для устройства приличной лечебницы участок на Александровских высотах. Но к названию местности царь отношения не имел – случилось забавное совпадение. Во время Северной войны, в 1710 году, там распорядился поставить укрепления Александр Меншиков. А поскольку скромностью он не страдал, то и велел впредь звать их Александровскими высотами.
Сейчас это богоугодное заведение состояло из нескольких каменных зданий. Кроме безумцев, там находили приют и обычные немощные старики, не имевшие близких, а также приезжали туда студенты-медики – потому что лечебница имела свой склеп и помещение для вскрытия трупов.
– И какие же люди нужны уважаемой госпоже? – осторожно спросил Лабрюйер, уже ожидая услышать имена Александра Македонского и Наполеона Бонапарта.
– Мне нужны… О мой бог, как все это мерзко! Вы человек солидный, не молодой бездельник, как этот полицейский инспектор.
– Но вы сперва объясните, кто вам нужен. Видите ли, у меня мало времени.
– Да, да, я понимаю. Такой господин, как вы, не может сидеть без дела, он необходим всем. Такой положительный добропорядочный господин, наверняка примерный отец семейства… Должно быть, у вас прелестные малютки?
– Изумительные, – подумав почему-то про Хоря, ответил Лабрюйер и усмехнулся в усы: знал бы Хорь, что его считают малюткой… – Простите, у меня назначена деловая встреча.
Лабрюйер встал.
– Одну минуту, всего одну минуту! Я объясню вам суть! Есть вещи, говорить о которых трудно – все равно что признаться: да, я плохая мать, я утратила бдительность, я потеряла единственную дочь…
– При чем тут дочь? – искренне удивился Лабрюйер.
– Да ведь она сбежала в Ригу вместе с этим мошенником-итальянцем!
Лабрюйер сел.
– Что за мошенник? – строго спросил он. – Откуда взялся?
– Приехал к нам в Дрезден, рисовал портреты, давал уроки рисования. И высматривал девиц с хорошим приданым!
– Это случается. Но почему же вы прямо не сказали в полицейском управлении, кто вам нужен?
– Ах, мне было стыдно…
– Но как вы догадались, что ваша дочь и итальянец сбежали в Ригу?
– Очень просто – у мужа тут родня. То есть у моего покойного первого мужа. Мы иногда переписывались, поздравляли друг друга с праздниками. Догадаться было легко – Софи украла письма из шкатулки, а в письмах были адреса рижской родни. Вот почему я думаю, что они сбежали в Ригу. Они знали, что в Риге их примут и приютят.
– Хм… Говорите, итальянский живописец?
– Мазила! Настоящий низкопробный мазила! Меня учили рисованию, я в живописи разбираюсь! Ему хватило месяца, чтобы увлечь мою маленькую дурочку!
– Как это случилось?
Дама, то охая, то ругаясь, рассказала: живописец по прозванию Мазарини появился в Дрездене, где и своих мазил хватало, осенью, возможно, в октябре. В ноябре он уже давал уроки Софи и ее подругам. В середине декабря он похитил Софи и скрылся.
Была в этой истории одна подозрительная нелепость – фамилия афериста. Госпожа Крамер явно не знала французской истории, а Лабрюйер читал романы Дюма и знал про кардинала Мазарини. Взять себе такое прозвание мог только большой наглец, уверенный, что в благопристойном немецком городе историей семнадцатого века интересуются только учителя в гимназии. Наглец был уверен, что никто не спросит его о фамилии – или же твердо знал, что в Дрездене он ненадолго…