Совесть, которую пробудил во мне Коул, начинает уничтожать меня, словно кислотный дождь, по капле въедающийся мне под кожу.
Я рыдаю так, что хочется потерять сознание, лишь бы не чувствовать, как соленые слезы выедают мои глаза, опаляют губы. Скатываются дикими ручьями по искаженному гримасой лицу. На лбу вздуваются вены, норовя вот-вот взорваться.
Из груди вырывается дикий вой, сопровождаемый лаем Зевса, который опускается рядом со мной, дружелюбно полизывая меня.
Знаю, что он хочет меня успокоить, но не хочу его видеть. Мне так мерзко, так противно от самой себя… Кто я вообще такая?
Что хорошего я сделала? Абсолютно ничего. Я грязная, прогнившая тварь. Даже после того, как собственноручно всучила Мэлани таблетки, я повторила почти то же самое совсем недавно – с Эмили (отсылка к первому роману серии: «Позволь мне тебя коснуться»).
Я подсыпала наркотик ничуть не слабее прямиком в ее пунш и была всем довольна. Какой же тварью надо быть, чтобы вытворять такое.
А?
И Коул видит меня насквозь. Как ему не противно меня целовать? Не противно трахать?
Я бью по паркету кулаком, стараясь остановить свой вой, но, в итоге, реву еще сильнее, выплакивая все то, что держала в себе многие годы. Я омерзительна. Я кусок говна, а все мое напускное высокомерие – это всего лишь маска.
Я – как красивая конфетка с прогнившей начинкой внутри.
Я так долго держала это в себе, так долго даже не думала об этом, просто убегала от своих мыслей, выстраивая в голове непробиваемую стену. Никто бы никогда не догадался о том, что съедает, что мучает меня внутри на самом деле.
Даже я сама, до последней поры, не так уж сильно осознавала все происходящее.
Мне нравилось купаться в своей черни, трахаться со всеми подряд, якобы никому не открывая свое сердце – ведь это так просто, когда все парни сливаются для тебя в одну сплошную перематывающуюся фотопленку.
Никаких привязанностей. Никаких забот. И никаких терзаний думами о последствиях
Никому не удавалось меня приручить, вставить мозги на место. Может, родители были правы в том, что я бестолковое создание.
Вся моя гордость сейчас рассеялась по ветру, Коул раздавил ее, оставив от нее лишь пустое место.
Не потому, что он шантажировал меня. Не потому, что обращался так, как ему хочется.
А потому, что сделал меня зависимой. Подсевшей на него, как на иглу.
Даже сейчас, когда я сотрясаюсь от гнева к Коулу, хочу его объятий. Хочу его тела; хочу, чтобы он бил, зажимал, заламывал мне руки. Да пусть, что угодно делает, только лишь делает это – пусть повышает мою значимость.
И он два раза спас мне жизнь.
Тут Зевс вновь лает, заставляя меня прекратить плакать. Так часто бывает – ревешь навзрыд, а потом понимаешь, что слезы все равно уже ничего не изменят.
Ничто на свете не способно повернуть время вспять и исправить ошибки.
Ничто и никогда.
Сначала я встаю на колени, медленно забираясь по табуретке к туалетному столику. Оторопело смотрю на свое красное лицо в отражении и дико улыбаюсь натянутой поддельной улыбкой.
Несмотря на эту гребенную минутку слабости, я должна вернуться к своему прежнему состоянию. Состоянию аморфного, железного существа – змеи, которая скинет с себя старую кожу и обретет новую жизнь.
Я Картер, и у меня гораздо больше, чем девять жизней, и Коулу следует это уяснить. Что теперь он не посмеет меня шантажировать. Теперь, когда я слишком хорошо помню его поцелуй на своих губах и понимаю, что он тоже ослаб…
Так не целуют, когда плевать. Даже вполовину не так.
Поэтому, я думаю. Стоит теперь подыграть ему. Ведь я так сильно хотела найти его слабое место, но, походу, теперь этим слабым местом стала я.
ГЛАВА 19
POV Коул
С Ребеккой стоит завязать на время – этот поцелуй был ни к чему. Надеюсь, она не помнит его, к тому же, пока я нес девушку в общагу, чувствовал себя таким жалким. Будто забочусь о девушке. Будто мне важно, чтобы она спала в своей постели, а не где-нибудь на траве или асфальте, валяясь под кайфом.
Сегодня же ко мне придут две шлюхи, я их оттрахаю и даже не вспомню, как зовут эту чертовку.
Весь этот вечер, то, как Ребекка чуть ли не бросилась под колеса машин, и воспоминания об отца извели меня. Сейчас я находился в собственном террариуме и держал Анубиса на своих плечах. Змей ласково обвивал мой торс, прилипая к коже своим упругим склизким телом. Его туловище пролегало через отметины – синяки,- а голова спускалась к одному из запястий с порезами.
Ребекка знает о том, что я хотел с собой сделать.
Я бросаю смелый взгляд на свое отражение и вижу там порочное чудовище, не ведущее ни тепла, ни света.
Социально опасное чудовище.
В любой момент я могу перейти все границы – в голове что-нибудь щелкнет, и мои контролируемые издевательства над Ребеккой станут какими-нибудь поистине дикими и изощренными.
Например, как издевательства моего отца. Человека, в котором жили три разных личности, одна из которых была дьяволом, другая - жалким подобием человека, а третья - им самим.
Он был болен. Он был сумасшедшим. И я наверняка был таким же. Просто я еще слишком молод, и мои клетки могут держать все под контролем в течение двадцати четырех часов.
За редким исключением.
Помню, как я впервые понял, кто такой мой отец, и кем, следовательно, могу оказаться я.
Действительно – изгоем, побочным и испорченным.
Не очень-то приятно осознавать, что в любую секунду ты можешь облить своего друга (если таковой бы имелся) кипятком, или перерезать ему горло.
Быстро и не задумываясь – так, как он сделал это с Дрейком.
Черт, при одном воспоминании о последнем всхлипе пса у меня в горле встает небывалый комок горечи.
«Нет, только не Дрейк!» - проносится мой собственный истошный плач в моей голове, как яркая вспышка воспоминания.
В следующий раз это может быть горло Ребекки. Почему нет? Я с таким наслаждением зажимаю ее глотку меж пальцев.
Я получаю сумасшедший кайф, когда она корчится подо мной, накрываемая оргазмом. Желание толкать в нее глубже и яростнее не покидает меня ни на секунду.
Анубис соскальзывает с меня, открывая мне мое тело во всей «красе».
То были даже не отцовские отметины, а мои собственные пальцы, царапающие мою кожу. Я так хотел причинить боль самому себе.
Мне казалось, что смогу избавиться от этого. Мне не хотелось быть ненормальным. И я уж точно не хотел сгнить в психушке, как он.
Даже вены порезать было проще, чем позволить себе думать о таком исходе. Но, на самом деле, я просто не отдавал себе отчет в своих действиях, снедаемый безумным страхом.