На углу Пскопской и Йеллопуху - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Абалова cтр.№ 36

Откуда-то из лифчика она достала нагретую дородным телом плоскую флягу и протянула Макару.

— На, глотни. Хоть что-то умеют гоблины делать правильно. Мордоворотка просто люкс.

Макар послушно поднес бутылку к губам и задохнулся от сивушного спирта.

Закашлялся.

Голова пошла кругом.

Чьи-то мягкие лапы подхватили его и понесли наверх.

— Слабак! — услышал Макар вздох Окси и уплыл в страну грез.

Ходят кони над рекою,

Ищут кони водопоя,

А к речке не идут -

Больно берег крут.

Макар сидел на кровати и, закрыв ладонями лицо, пел.

Эта песня из фильма «Бумбараш» как никогда подходила к его настроению. Нехитрая мелодия с такими же нехитрыми словами всегда получала отклик в его сердце, а сегодня не позволила опуститься до животного состояния и начать выть. От тоски, от невозможности что-либо изменить. Две женщины, пусть и неравноценные по значимости, ведь любовь к подруге трудно сравнить с любовью к матери, но обе занимали место в его жизни, и вот теперь обеих нет.

Ни ложбиночки пологой,

Ни тропиночки убогой.

А как же коням быть?

Кони хочут пить.

Макар пел, потому что не мог плакать. Он не плакал, наверное, лет с девяти, с тех самых пор как отец ушел от них. Собрал чемодан, достав из комода документы, торопливо сунул их во внутренний карман пиджака, переступил через сына, который лежал на ковре с книгой в руках, подошел к двери и, не оглядываясь, произнес: «Прощайте!»

«Пап, ты куда? В командировку?» — спросил Макар, еще не понимая, что с этого момента к нему навсегда прилепится слово «безотцовщина».

«Мать все объяснит».

На тумбочку полетели ключи от дома.

Мама сидела на кровати и плакала в кухонное полотенце. А на плите выкипал суп, который поставили разогревать к приходу отца. Макар до сих пор помнит запах переварившихся капусты и свеклы. И больше не ест борщи.

Вот и прыгнул конь буланой

С этой кручи окаянной.

А синяя река

Больно глубока.

Он чувствовал себя как тот конь, что умирает от жажды, но утолить ее сможет, лишь сиганув в омут. Он ненавидел всех тех, кто вырвал его из привычного мира, заставил жить по своим правилам, сделал пленником.

Макар выдохнул, медленно огляделся. Шкаф перевернут, у кресла выломаны ножки, всюду раскидано белье и одежда. На окне висит лишь одна занавеска, вторая валяется под ногами. Он топтал ее, не сумев порвать.

В минуту, когда он очнулся, в него товарным поездом врезалась правда, произнесенная шипящим голосом то ли беса, то ли Наты.

«Даже мать не приш-ш-ш-шел хоронить…».

Он ходил собирать драконье дерьмо, он как послушный бычок выполнял все мыслимые и немыслимые задания безумных жителей Заставы, а мама и его девушка, пусть бывшая, в это время находились в беде. А его не было рядом.

А синяя река

Больно глубока.

— Макар… Макарушка… — Надя неслышно прошла в комнату, села рядом и крепко обняла. Он продолжал смотреть перед собой, с упорством маньяка выискивая следы повреждения на стене, ведь об нее он бился головой, пытаясь заглушить душевную боль физической.

— Ты зачем пришла? — он не узнал свой голос. Минуту назад пел и вот уже сипит.

— Я почувствовала, что тебе больно…

— Ты бы поверила бесу?

— Бесу? Наверное, нет…

— А я поверил. Бес не мог знать, что меня зовут Макаром. Только Ната. Это она говорила со мной перед смертью.

— Мне жаль твою невесту…

— Мы расстались. Хотя теперь не важно…

Объятия Надежды успокаивали. Ступор, телесное окаменение, в которые впал Макар после разгрома комнаты, проходили. Его начало трясти.

— Ну, тише, тише, — она гладила его по руке, а он чувствовал, что его рубашка в том месте на плече, к которому девушка прикасалась щекой, намокла. Надя плакала.

Он как-то неловко повернулся к ней, расцепив их объятия, обхватил ладонями лицо и заглянул в глаза, в которых плескалось море эмоций. Он не мог бы с точностью назвать, что прочел в них, но ему до боли захотелось почувствовать тепло губ.

Надя не сопротивлялась. Она сама потянулась, прижав его руки своими ладонями.

Этот поцелуй был другой. Не такой как тот, первый, когда Макар просто закрывал губами Надин рот, стремясь опередить беса. В том поцелуе сквозила неловкость, какая-то неправильность, как будто бы он воровал чужое. И вкус у него был другой. Там был страх, а здесь…

А что было здесь?

Что изменилось?

Почему появилась уверенность, что он может сделать большее, и Надя позволит?

Он заставил себя оторваться от ее губ.

Надя опустила глаза.

— Мне самой не понять, — произнесла она. Дрожащими пальцами заправила волосы за ухо. — Что-то произошло после того поцелуя. Я стала тебя чувствовать.

— Все чувствовать?

— Все. И твой интерес ко мне.

— Любовь.

— Любовь. И твою боль. И все во мне отвечает. Ты как будто разбудил меня. Поцелуем.

— Как спящую красавицу…

— Да, — Надя подняла глаза. — Я все чувствую. Даже когда ты возвращаешь время.

Макар удивленно посмотрел на нее.

— Ты не могла знать, что я откатывал время назад на свадьбе Захара и Ганны. Я поцеловал тебя после.

— А я и не знала. Я говорю о вчерашнем вечере, когда случился пожар…

— Ты что-то путаешь.

— Нет. Я могла бы сказать, что испытала дежа вю, но вчера я точно знала, что произнесет Петра, и что ответит ей Мурила. Я видела, как все отматывается назад, а потом запускается заново.

— Я не уверен, что твое дежа вю имеет к моим способностям отношение…

— Сделай это. Откати время назад. Прямо сейчас.

— Я не хочу вновь громить комнату.

— Верни нас к поцелую.

Незримые песочные часы сделали оборот.

— Ну, тише, тише, — она гладила его по руке, а он чувствовал, что его рубашка в том месте на плече, к которому девушка прикасалась щекой, намокла. Надя плакала.

Потом случился поцелуй, за которым последовал их диалог. Но прежде чем Макар отвечал Наде, она говорила слова и за него.

Макар, не веря, несколько раз возвращал поцелуй, и каждый раз убеждался, что Надя помнит, что происходило во время отката. А он, увы, забывал все гораздо быстрее. Оставалась лишь тень воспоминаний, которая тут же таяла, стоило лишь напрячь память. Как невозможно поймать сновидение, которое не вспомнил сразу. Сколько не напрягайся, оно уходит навсегда.