Луиза Сан-Феличе. Книга 2 - читать онлайн книгу. Автор: Александр Дюма cтр.№ 67

Дон Анджело ди Фьоре приехал накануне и ожидал его с тремястами человек: это были главным образом вассалы братьев и кузенов кардинала — Руффо из Сциллы и Руффо из Баньяры.

Достигнув некогда берегов Африки, Сципион упал на землю и, приподнявшись на одном колене, воскликнул: «Эта земля — моя!»

Руффо, ступив на побережье Катоны, воздел руки к небу и произнес: «Калабрия, прими меня как сына!»

Радостные и восторженные клики встретили эти слова одного из самых прославленных сынов этого сурового края, который во времена Древнего Рима служил убежищем беглым рабам и носил название Бруттий.

Кардинал ответил краткой приветственной речью и, возглавив войско из трехсот человек, отправился к своему брату герцогу Баранелла, чья вилла была расположена неподалеку в одном из красивейших мест, на берегу этого живописного пролива. Кардинал тотчас же приказал водрузить королевское знамя на балконе виллы, под которым расположилось на бивак его маленькое войско, ядро будущей армии.

Для начала Руффо написал энциклику и разослал ее епископам, приходским священникам и прочим духовным лицам, а также населению не только Калабрии, но всего королевства. В этой энциклике говорилось:

«Ныне, когда во Франции бесчинствует революция, совершая цареубийство, смертные казни, ограбления церквей; когда она проповедует безбожие, угрожает священнослужителям, оскверняет святые места; когда то же самое творится уже и в Риме, где только что святотатственно лишили престола наместника Иисуса Христа; когда эта революция проявилась в Неаполе в измене армии, неповиновении подданных, бунте в столице и провинциях, — дело каждого честного гражданина встать на защиту религии, короля и отечества, а также чести семьи и собственности, дело сие свято, эта миссия священна, и люди Церкви в первую очередь должны показать пример!»

В заключение кардинал сообщал, с какой целью он прибыл сюда из Сицилии, какие надежды связывает с походом на Неаполь, и тем, кто откликнется на его призыв, назначал место сбора: жителям гор — Пальми, жителям равнин — Милето.

Все калабрийцы и горной, и низменной областей призывались взяться за оружие и собраться в назначенных местах.

После того как энциклика была сочинена, а затем переписана, за неимением типографа, в двадцати пяти или тридцати экземплярах и разослана курьерами во все стороны, главный наместник вышел на балкон подышать свежим воздухом и полюбоваться великолепным зрелищем, раскинувшимся перед его глазами.

И хотя в его кругозор входили объекты более значительные, внимание кардинала невольно привлек к себе небольшой баркас, огибавший острую оконечность мыса Фаро и имевший на борту трех человек.

Двое сидевших на носу баркаса были заняты маленьким латинским парусом, а третий, помещавшийся позади, удерживал шкот правой рукой, а левой опирался на руль.

Чем дольше кардинал всматривался в последнего, тем определеннее убеждался, что знает его. Наконец баркас приблизился настолько, что у кардинала не осталось сомнений.

Это был адмирал Караччоло получив отставку, он возвращался в Неаполь и высадился в Калабрии почти в то же время, что и Руффо, но с совсем иной целью и в прямо противоположном состоянии духа.

Судя по направлению, в каком следовал баркас, было очевидно, что он должен причалить к берегу у самой виллы.

Кардинал спустился к месту высадки, чтобы подать адмиралу руку, когда тот будет выходить на берег.

И действительно, в ту минуту, когда Караччоло спрыгнул на песок, он увидел кардинала, готового ему помочь.

Адмирал вскрикнул от удивления. Покинув Палермо в тот самый день, когда была принята его отставка, и на том же баркасе, на котором он сейчас прибыл, адмирал плыл вдоль побережья, отдыхая ночью и пускаясь в путь утром, шел под парусом, когда ветер ему благоприятствовал, и на веслах, если ветра не было или нельзя было им воспользоваться.

Он не знал об экспедиции кардинала и, увидев толпу вооруженных людей и узнав королевское знамя, направил туда свой баркас, чтобы найти объяснение этой загадке.

Между Франческо Караччоло и кардиналом Руффо никогда не было большой взаимной симпатии. Они были слишком разными людьми по уму, взглядам, чувствам, чтобы быть друзьями. Но Руффо глубоко чтил характер адмирала, а адмирал высоко ценил способности Руффо.

Оба они, как уже нам известно, принадлежали к двум самым могущественным аристократическим родам Неаполя, вернее, Неаполитанского королевства. Они встретились, сознавая, что как люди выдающиеся не могут отказать друг другу в уважении, и оба улыбнулись.

— Вы приехали, чтобы присоединиться ко мне, князь? — спросил кардинал.

— Это было бы возможно и даже весьма лестно для меня находиться в вашем обществе, ваше преосвященство, — ответил Караччоло, — если бы я еще находился на службе у его величества, но король соизволил согласиться на мою просьбу и принять мою отставку, так что вы видите перед собою простого путешественника.

— Добавьте к этому, — сказал кардинал, — что священнослужитель, вероятно, кажется вам непригодным для военного дела. И потом, кто имеет право повелевать, не потерпит над собой руководства.

— Ваше преосвященство ошибается, если судит обо мне так, — возразил Караччоло. — Я предлагал королю согласиться на защиту Неаполя, назначить вас главнокомандующим всех войск, а меня и моих моряков отдать в ваше распоряжение. Король отказал. А теперь уже слишком поздно.

— Почему же поздно?

— Потому что король нанес мне оскорбление, какое не прощают князья нашего рода.

— Мой дорогой адмирал, в деле, за которое я взялся и ради которого готов пожертвовать жизнью, решается не только судьба короля, но и судьба отечества.

Адмирал покачал головой:

— При абсолютной монархии, ваше преосвященство, этого понятия не существует, ибо нет отечества там, где нет граждан. Отечество было в Спарте, где Леонид, защищая его, отдал свою жизнь при Фермопилах; отечество было в Афинах, где Фемистокл победил персов в битве при Саламине; отечество было в Риме, где Курций бросился в пропасть. Вот почему история предлагает потомству чтить память Леонида, Фемистокла и Курция; но найдите мне кого-нибудь равного им в абсолютных монархиях! Нет! Посвятить свою жизнь служению королям-деспотам и принципам тирании — значит обречь себя на неблагодарность и забвение. Нет, ваше преосвященство, князья Караччоло не совершают таких ошибок! Как гражданин я почитаю благом, что слабый и обделенный умом король лишается трона; как князь я доволен тем, что рука, гнет которой я ощущал, обезоружена; как человек я радуюсь, что развратный двор, который подавал Европе пример попрания нравственности, оказался в безвестности изгнания. Моя верность королю ограничивалась охраной жизни его и королевского семейства при их бегстве, но она отнюдь не простирается настолько далеко, чтобы содействовать восстановлению на троне слабоумной династии. Неужели вы думаете, что если бы в один прекрасный день какое-то политическое потрясение сбросило с трона Цезарей Клавдия и Мессалину, то, скажем, Корбулон оказал бы большую услугу человечеству, если бы ушел из Германии со своими легионами и восстановил на троне слабоумного императора и развратную императрицу! Конечно, нет! Я счастлив, что вернулся к частной жизни; теперь я буду лишь наблюдать за происходящими событиями, но сам вмешиваться не стану.