— Ведь я сама отдала фотографию, где вы изображены в военном, в руки финских полицейских в комиссариате города Або, когда начинала ваши поиски по окрестным хуторам. Что же теперь будет?
Наступило молчание, которое прервал Илья Иванович:
— Успокойтесь, пожалуйста, Кристина. Есть у них моя фотокарточка, нет ли, уже не важно. Хочу возвратиться к тому, с чего начал. Мне как можно скорее следует исчезнуть с хутора и скрыться, точнее сказать, «зашхериться», как любят выражаться моряки-балтийцы, в некоем укромном месте.
Интересное предложение высказала Альбина:
— Илья Иванович, вы хорошо употребили слово «зашхериться», то есть укрыться в шхерах. Есть прекрасное место, куда вы можете поехать и жить спокойно ровно столько, сколько потребует обстановка. Это тот остров в Або-Аландских шхерах, где мы вас нашли и где живут те люди, которые вас спасли после кораблекрушения.
Полковник подумал и согласился, а остальные стали обсуждать, как туда попасть незамеченными. После недолгих споров решили, что Илья Иванович загримируется, тайком покинет хутор и под видом финского крестьянина приедет в порт города Або, где его будет ждать Альбина с баркасом, нанятым заблаговременно. В темноте Стрельцов незаметно проберется на баркас, который на заре возьмет курс на тот самый остров. Альбина, которая хорошо говорит по-фински, проводит его, договорится с хозяевами-рыбаками и вернется домой.
Кристина, испытывая чувство вины из-за истории с фотографией, скрепя сердце была вынуждена согласиться с доводами о том, что не следует ей провожать Илью Ивановича на остров, чтобы не привлекать внимания и сохранить переезд в тайне.
С трудом сдерживая слезы и кусая губы, чтобы не расплакаться от досады, она отправилась домой в Тампере. Там уже закончились бои, Феликс телеграфировал, что вернулся домой, а для хозяйки подошло время заняться наведением порядка в квартире.
4
— Весьма недурственный расклад в руки идет! — произнес по-русски Герд Шольц, выпил рюмочку шнапса и закурил сигарету.
Подполковник разведки германской армии свободно говорил на языке противника, был знатоком карточных игр и нередко термины из них употреблял в обычной речи. Три года он прожил в Москве, посланный ведомством в Россию для изучения страны, ее языка и, главное, для заведения полезных знакомств. На стажировку Шольц попал вместе с таким же гауптманом, как он, бароном фон Гольдрингом. Но коллега был отпрыском богатых помещиков, а он — сыном обедневшего офицера, содержавшего семью на казенное жалование. Фон Гольдринг в Москве считался знатоком вальсов и легкой музыки, играл на рояле, знакомился с музыкантами, посещал оперетту и в конце концов завербовал импресарио театра-варьете, человека с дурными наклонностями.
Шольц не имел музыкальных познаний, поэтому, входя в московскую жизнь, избрал иную стезю — стал посетителем заведений для азартных игр. В переулках близ Цветного бульвара его привыкли видеть в разных игорных домах. В этих местах почти не появлялась полиция, зато часто встречались молодые люди из состоятельных купеческих фамилий. Шольц выбирал тех, кто пьянее, и втягивал в игру. Кое-кто из молодых миллионщиков оказался в должниках у Шольца, и понятно, что в дальнейшем эти люди были вынуждены сотрудничать с германской разведкой.
После возвращения в Фатерланд Герд Шольц получил похвалу руководителя военной разведки Германии Вальтера Николаи и следующее офицерское звание. Так бы и работать ему с московскими источниками, пожиная плоды трудов своих, но разразилась война, контакты с русскими усложнились, а потом и вовсе сошли на нет. Трудяга Шольц отправился на Восточный фронт и три года под свистом пуль и огнем орудий перебрасывал через линию фронта лазутчиков и встречал возвратившихся с той стороны счастливчиков. А сибарит барон фон Гольдринг работал в Швейцарии с русской эмиграцией и, говорят, в прошлом году стал оберстом, обойдя в чине Шольца, который ходил в подполковниках без всяких перспектив на продвижение.
В начале 1918 года его назначили офицером разведки группировки, предназначенной для оккупации территории Финляндии. Шольц довольствовался тем, что не угодил на Западный фронт, где продолжались бои и дела кайзера шли все хуже и хуже. В полях Лотарингии можно было бы легко попасть под пулю, думал разведчик и радовался, что знание русского языка спало его от худшей участи. В стране Суоми местные должностные лица говорили по-русски, от них можно было получить интересную информацию о врагах Германии. За этим его и отправили в дальний угол Европы.
Освоившись в Гельсингфорсе, недавно освобожденном от русских войск и финской красной гвардии, Шольц начал прочесывать провинцию. В городе Або он зашел в управление полиции и познакомился с комиссаром Пелтоненом. Финн, без эмоций встретивший офицера разведки оккупационных войск, в деталях, как ему было велено, обрисовал обстановку в городе и его окрестностях. Они говорили по-русски, и Пелтонен для себя уважительно отметил, что немец владеет этим языком гораздо лучше, чем он, государственный чиновник, проживший сорок лет своей жизни «под дланью русского царя».
С высокого стеллажа он снял одну из папок и передал в руки гостю. Шольц взглянул на приклеенную к титульному листу бирку с названием, постучал по ней пальцем и с улыбкой произнес:
— Увы, господин Пелтонен, пока не могу прочитать, что здесь написано. Я только начал изучать финский и не ранее чем через год смогу общаться на вашем родном языке. Какие документы содержатся в этой папке?
Полицейский подивился оптимизму немецкого офицера, который, видимо, всерьез полагает, что через год будет распоряжаться в стране Суоми, как сейчас. Знакомый из Швеции недавно авторитетно заявил, что генералитет кайзера готовится в скором времени признать поражение в войне с Антантой. Тем не менее без лишних слов он дал пояснения:
— В этой папке, господин подполковник, лежат документы по офицерам русской армии, попавшим в поле нашего зрения.
Пелтонен решил, что русские офицеры для его службы более не представляют никакого интереса. Зато у Шольца загорелся огонь в глазах, а пальцы быстро развязали тесемочки и распахнули обложку. Глаза быстро потухли: документы были отпечатаны на пишущей машинке или заполнены от руки на финском языке, несколько перевернутых страниц показали, что бумаг на русском в папке нет. Неинтересно. Он уже собрался передать папку комиссару для перевода документов на немецкий язык, но вдруг из нее выпала фотографическая карточка. Разведчик взял снимок в руки и увидел на нем портрет офицера в форме полковника русского Генерального штаба. На обороте карточки аккуратным почерком выведено: «Илья Иванович Стрельцов. Санкт-Петербург. 1913 год, 20 июня. В день 40-летия». Он удивленно посмотрел на финна и спросил:
— Откуда у вас эта фотокарточка?
Пелтонен взял ее в руки, что-то вспомнил и ответил:
— Примерно год назад ко мне в кабинет пришла дама и попросила помочь найти этого человека. Он пропал в море, но была надежда, что его кто-то спас, поэтому она хотела поискать его в хуторах на берегу моря, где живут рыбаки. Я взял фотокарточку для опознания.