Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный - читать онлайн книгу. Автор: Борис Акунин cтр.№ 59

Если бы Владимир Адлерберг оставался только личным приятелем Николая, не о чем было бы и говорить, но царь назначал своего наперсника на весьма ответственные посты и относился к нему с глубоким доверием как к «неизменному и правдивому другу».

Адлерберг повсюду сопровождал монарха, был директором канцелярии Главного штаба, главой Почтового ведомства, а затем министром двора и уделов. По завещанию царь оставил его своим душеприказчиком.

При этом высоко вознесенный и сверхвлиятельный вельможа ни у кого не пользовался уважением. Прозвище у него было «Минин» – но не в честь старинного героя, а по имени любовницы Мины Бурковой, через которую, как всем было известно, следовало давать министру взятки, чтоб получить выгодный подряд. Петр Долгоруков характеризует царского «правдивого друга» следующим образом: «Владимир Федорович отличался совершенным отсутствием ума, соображения и познаний; трудно встретить такую совершенную, безграничную бездарность. Дел он не понимает вовсе, занят лишь своими удовольствиями и добыванием какими бы то ни было способами денег, которые проматывает на свои удовольствия… С подчиненными горд, как истинный глупец, и высокомерен, как истинный выскочка. Деньгами и подлостью через него можно всё получить, особенно если достигать до него путем Мины Ивановны».

Владимир Адлерберг. Франц Крюгер

К началу второй половины столетия, когда империя уже ощущала приближение всестороннего кризиса, а ее статус сверхдержавы оказался под угрозой, близ Николая с его «точной волей» находились приверженец разваливающегося Священного Союза старенький Нессельроде, вороватые Клейнмихель с Адлербергом, ленивый Орлов, вредоносный Чернышев – и даже некогда деятельные Киселев с Дубельтом уже постарели и потускнели.

Вся эта команда после смерти ее покровителя будет немедленно отстранена от дел. Никто из столпов прежнего режима в новой России не понадобится.

Между взятием Парижа и падением Севастополя – точно так же, как в двадцатом веке между взятием Берлина и падением Берлинской стены (и тоже в течение четырех десятилетий) – Россия занимала в мире особенное положение, для которого позднее придумают термин «сверхдержава». Сходство еще и в том, что «сверхдержав» было тоже две, что они соперничали между собой и что более сильной была другая страна, которая в конце концов и победила в состязании.

Столкновение интересов с Британией было неминуемым. Оно объяснялось тем, что во всякой империи главное направление деятельности – внешнее; в период роста империя стремится к расширению, в период стагнации и упадка – к сохранению завоеванных владений и влияния.

Если лаконично описать главную интригу мировой политики того времени, можно сказать так: это был первый этап становления гегемонии Британской империи, когда ей пыталась противостоять Россия. (Потом еще шестьдесят лет, до Первой мировой войны, бесспорным мировым лидером будет Pax Britannica.)

Говоря о том, что Англия была более сильной, следует учитывать, что речь тут идет о преимуществе промышленном, экономическом, денежном. В военном отношении сравнивать две державы было трудно – это напомнило бы сакраментальный вопрос: кто сильнее – кит или слон? Британия имела самый большой флот, Россия – самую большую армию, и это обстоятельство долгое время отсрочивало войну, пока Лондон не обзавелся мощными «сухопутными» союзниками.

Что касается остальных тогдашних «держав», то все они или одряхлели, как Австрия с Турцией, или еще не распрямили плечи, как Соединенные Штаты с Германией (тогда Пруссией), или же, подобно Франции, на время сдали позиции. Большая политика состояла в том, что Англия с Россией пытались перетянуть на свою сторону этих второстепенных игроков (за исключением далекой и никому пока не интересной Америки).

На протяжении всего своего царствования Николай Первый вел борьбу на двух главных внешнеполитических направлениях: пытался удержать под своим контролем континентальную Европу (под предлогом борьбы с революционной опасностью) и установить господство над Турцией, чтобы иметь свободный выход в Средиземноморье. Борясь за достижение этих задач, николаевская империя подорвала свои силы и ни с одной из них не справилась.

В этой главе мы посмотрим, как царь пытался властвовать над Европой.

Собственную страну Николай держал в повиновении при помощи Бенкендорфа, в Европе же пытался осуществлять аналогичные функции сам – чем и заслужил свое знаменитое прозвище. Неизвестно, было ли оно ведомо царю, но, если и было, вполне возможно, что он чувствовал себя польщенным. Слово «жандарм» самодержцу бранным не казалось – совсем наоборот. В представлении Николая, это был доблестный и честный защитник людей от всяческих злодейств, наихудшим из которых являлась революция.

Декабристский заговор император (не без оснований) считал проявлением общей болезни, охватившей Европу. Для того, чтобы зараза вновь не перекинулась на благословенную российскую почву, следовало истреблять ее «на дальних подступах». Заодно можно было распространить политическое влияние империи повсюду, где местные монархи сами не справлялись с освободительным движением и просили о помощи.

Организация, позволявшая осуществлять подобное вмешательство, и правовая база, его оправдывающая, уже существовала – Священный Союз, созданный Александром Первым. Разница между двумя царями заключалась в том, что Александра в первую очередь занимали проблемы общеевропейские, и ради них он готов был поступаться выгодами национальными; для Николая приоритетны всегда были интересы империи. Это не мешало ему представлять себя рыцарем и защитником международного согласия, но в Лондоне, Париже и других столицах российскую политику воспринимали совсем иначе, что в конце концов и привело к разрыву.

Из континентальных государств больше всего хлопот Николаю доставляла вечно неспокойная Франция. Она не хотела жить под властью Бурбонов и в 1830 году изгнала их. Вслед за тем заполыхало в соседнем Нидерландском королевстве, и тут же началось восстание в Польше, на российской территории, – то есть оправдались худшие опасения царя о «заразности» революций.

Польский мятеж залили кровью, но император был готов вести войска и на запад континента.

Во Франции одна слабая монархия сменилась другой, еще более слабой и еще более ограниченной. На престол взошел представитель побочной ветви Бурбонов герцог Луи-Филипп Орлеанский, с точки зрения Николая нелигитимный. Царь потребовал созыва экстраординарного конгресса Священного Союза с тем, чтобы «восстановить законность» во Франции. От войны Европу спасло только то, что другие страны признали нового короля, и России пришлось с этим смириться, однако Николай всячески демонстрировал свое пренебрежение Луи-Филиппу, и Франция переместилась в лагерь оппонентов Петербурга.