Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный - читать онлайн книгу. Автор: Борис Акунин cтр.№ 11

Несколько лет у руля государственного управления находился человек экзотического для сословной империи происхождения – сын деревенского попа Михаил Михайлович Сперанский. Звучную фамилию, от латинского spero («надеюсь») он получил в семинарии, где подавал большие надежды.

Дарований Сперанский действительно был просто исключительных. Он попал в ведущее духовное учебное заведение того времени, Главную семинарию, и по ее окончании остался там преподавателем естественных наук, философии и красноречия. Потом стал личным секретарем князя Александра Куракина, которому благоволил цесаревич Павел. Взойдя на престол, новый царь сделал Куракина генерал-прокурором, и князь привел на государственную службу своего 23-летнего секретаря. Работоспособность и ум Сперанского на всяком месте делали его незаменимым.

Михаил Сперанский. П.А. Иванов

Карьера поповского отпрыска была метеорообразна. За три года он поднялся по чиновничьей лестнице на четыре ранга и так превосходно себя зарекомендовал, что после опалы своего патрона (близ Павла никто долго не удерживался) просто сменил должность.

Еще выше толковый бюрократ поднялся в новые времена, когда его таланты оказались особенно востребованы. Сперанский попадает в «команду реформаторов» – поначалу в качестве технического сотрудника. Его считают человеком министра внутренних дел Виктора Кочубея. Вскоре Сперанский, едва тридцатилетний, уже статс-секретарь. Ему поручают составление программных записок – о законотворчестве, о государственном управлении, о судебной реформе и даже о материях абстрактных, идеологических: «О постепенности усовершения общественного», «О силе общественного мнения», «Ещё нечто о свободе и рабстве».

Звездный час для Михаила Михайловича наступил в 1806 году, в период, когда Александр всерьез засомневался в правильности своего курса и стал разочаровываться в помощниках. Однажды, когда министр был болен, Сперанский попал вместо него на личный доклад к царю и произвел огромное впечатление деловитостью, ясностью и конкретностью предлагаемых им мер. С тех пор император его от себя не отпускал.

Два года спустя, во время эрфуртской встречи Александра с Наполеоном французский император, пообщавшись со Сперанским, воскликнул: «Не угодно ли вам, государь, уступить мне этого человека в обмен на какое-нибудь королевство?» Другой анекдот, относящийся к тому же моменту, демонстрирует, каким находчивым демагогом при необходимости бывал Михаил Михайлович. Это была его первая заграничная поездка, и Александр спросил, нравится ли ему в Европе. Сперанский ответил: «У нас люди лучше, а здесь лучше установления», то есть, с одной стороны, проявил патриотизм и сказал его величеству приятное, а с другой намекнул, что и нам-де неплохо бы улучшить свои «установления».

Но умением производить впечатление и словесной ловкостью достоинства Сперанского, конечно, не исчерпывались. «Сперанский принес в русскую неопрятную канцелярию XVIII века необычайно выправленный ум, способность бесконечно работать и отличное умение говорить и писать», – пишет Ключевский. К этой сухой оценке следует прибавить, что Михаил Михайлович спал не более пяти часов в сутки, а всё остальное время трудился; что он умел подвергать анализу любую сложную проблему и находить для нее решение; наконец, этот человек сочетал в себе два редко сочетаемых дара – не только разрабатывать планы, но и проводить их в жизнь.

Мы увидим, что с этим одним соратником Александр достигнет большего, чем с предыдущими четырьмя.

Эта фигура, появившаяся близ императора не сразу, свежей отнюдь не являлась. Когда граф Алексей Андреевич, павловский фаворит, вдруг воскрес из небытия, на современников поначалу, должно быть, дохнуло нафталином (которого, впрочем, тогда еще не изобрели). Но те, кто полагал, что Аракчеев при новых веяниях долго не продержится, жестоко ошиблись. Аракчеев пришел, чтобы остаться, и пересидит всех прочих царских приближенных. При этом генерал не блистал умом, не обладал светской ловкостью, не маневрировал. Он всегда был один и тот же. Историки много писали о загадке аракчеевской непотопляемости, но скорее всего она объяснялась просто: Аракчеев был ясен и предсказуем, а стало быть надежен.

Александр оценил эти качества еще в ранней юности, когда молодой гатчинский служака спасал его от отцовского бешеного нрава.

История бедного дворянина Аракчеева по-своему не менее удивительна, чем восхождение поповича Сперанского. На гатчинские задворки скромный артиллерийский офицер попал, потому что у него не было шансов на карьеру в «нормальной» армии. Там он полюбился Павлу Петровичу своей истовой любовью к фрунту и дисциплине. Потом, когда опальный великий князь вдруг сделался императором, Аракчеев резко пошел вверх, стал инспектором артиллерии, бароном, затем графом. В конце концов, как другие павловские любимцы, угодил в немилость и был сослан в свою новгородскую деревню, где, казалось, и будет прозябать до скончания века. Но когда Александр понял, что русская армия находится в неважном состоянии, он вызвал старого знакомца в Петербург, и Аракчеев принялся наводить в военном ведомстве порядок.

Примечательно, что в александровскую эпоху, обильную войнами, выдвинулась целая плеяда выдающихся полководцев, но влияние на государственные дела имели не они, а администратор в эполетах, кажется, не участвовавший ни в одном сражении.

У Алексея Андреевича ужасная историческая репутация. Его ненавидели при жизни и много бранили после смерти. Однако в одной из следующих глав мы увидим, что со своей основной задачей – подготовить русскую армию к решающему столкновению с Наполеоном – Аракчеев вполне справился, его заслуги тут несомненны. Твердый характер, организованность, фантастическое трудолюбие, нетерпение ко всякому разгильдяйству – вот сильные стороны главного царского помощника.

Аракчеев был груб и необразован, но он обладал практической хваткой и чрезвычайной работоспособностью, а кроме того был совершенно равнодушен к тому, какова его общественная репутация. «Без него я ничего бы не достиг», – говорил император. Вопрос, конечно, заключается в том, следует ли считать достижением ту политику, которую проводил Александр в «аракчеевский» период, но во всяком случае граф Алексей Андреевич несомненно был человеком непустяшным и презрительного к себе отношения в духе пушкинского «полон злобы, полон мести, без ума, без чувств, без чести» явно не заслуживает.

Алексей Аракчеев. Джордж Доу

При жизни Аракчеева часто обвиняли в стяжательстве и корысти, но вот деталь к его портрету: после смерти граф завещал все свое состояние государству, за исключением 300 тысяч рублей, предназначенных для нуждающихся учеников кадетского корпуса, и 50 тысяч рублей на издание истории Александра I через сто лет после кончины императора, то есть в 1925 году. Алексей Андреевич с его позитивистским мышлением и твердой верой в Порядок слишком оптимистично смотрел в будущее.