– Кто вас сюда впустил? – спросил Хайден.
– Никто, – с вызовом ответила Лотти.
Он прищурился и перевел взгляд на дочь.
– Аллегра?
– У меня нет ключа, – ответила она и яростно тряхнула головой.
Он снял наконец свою шляпу. Теперь Лотти смогла увидеть выражение глаз Хайдена, и ей сразу же захотелось не видеть их вообще.
– Тогда каким образом вы сюда попали? Аллегра, ты же знаешь, что я запретил тебе заходить в эту комнату.
– Мы играли в исследователей, – сказала Лотти, стремясь переключить внимание Хайдена на себя.
Ей это удалось. Хайден обошел рояль и молча уставился на Лотти, ожидая, что она скажет дальше.
– Тебе наверняка известно, что исследователей привлекает все запретное и тайное, – извиняющимся тоном сказала она, пожимая плечами.
Зеленые глаза Хайдена загорелись мрачным огнем.
– Так как же вы сюда попади? Украли у Марты ключ?
– Конечно, нет! Я никогда бы не стала учить Аллегру воровать, – пылко возразила Лотти. – Просто я открыла замок своей шпилькой.
Хайден какое-то время продолжал пристально огреть на Лотти, а затем хрипло хохотнул:
– Превосходно! Воровать ты ее не учишь, зато учишь взламывать замки.
Аллегра подошла к нему и потянула за рукав, но Хайден не обратил на нее ни малейшего внимания и продолжал:
– Что у вас запланировано дальше? Будете учиться угонять лошадей и отстреливаться от погони?
Прежде чем Лотти успела раскрыть рот, Аллегра еще раз потянула отца за рукав и заговорила, постепенно повышая голос:
– Она не учила меня взламывать замки. Она открыла дверь сама. И знаешь, почему она это сделала? Потому, что видит, как я одинока, знает, что я здесь никому не нужна и не интересна!
И Хайден, и Лотти замерли, пораженные этим признанием. Лотти и не мечтала, что Аллегра когда-нибудь вступится за нее, но она вступилась, да еще с таким жаром!
Впрочем, Хайден, кажется, не был подвержен сентиментальности.
– Твоя мачеха, возможно, еще не знакома с правилами, установленными в этом доме, но тебе, Аллегра, они хорошо известны, – он осуждающе покачал головой. – Я очень недоволен тобой, очень.
– Это не новость, папа, ты всегда мной недоволен, – грустно ответила Аллегра.
Лотти ожидала, что девочка после этого расплачется и выбежит из комнаты, но та только сжала кулачки.
Хайден тяжело вздохнул и отвернулся от рояля оказавшись лицом к лицу с портретом своей первой жены. Лотти была рада, что не может видеть в эту минуту выражение лица Хайдена. Впрочем, она уже догадалась, кто стоял по левую руку от художника, когда тот писал этот портрет. Конечно же, это был Хайден, на него с такою любовью и нежностью смотрела Жюстина.
– После того как она умерла, – наконец заговорил Хайден сухим, суконным голосом, – я провел в этой комнате почти две недели. Я не ел, не спал, не хотел видеть свою дочь. А когда нашел в себе силы, чтобы выйти отсюда, я запер эту комнату и поклялся, что больше не войду сюда до самой своей смерти.
Он тяжело отвернулся в сторону, чтобы не видеть ни портрета своей первой жены, ни свою вторую жену – живую.
– Прости, – прошептала Лотти, впервые осознав до конца всю свою вину.
– За что? – спросил Хайден, крутя в пальцах промокшую шляпу. – За неуважение? За дочь, которая не желает слушать меня? И вечно сует во все свой нос, то и дело вбивая между мной и тобой все новые клинья?
– Если ты считаешь, что я дурно влияю на твою дочь, то не понимаю, зачем ты вообще привез меня сюда.
– Потому что хотел, чтобы она стала похожей на тебя, – и Хайден стукнул кулаком по крышке рояля.
Лотти молча смотрела на Хайдена, потрясенная его словами.
– Я хотел, чтобы она, как и ты, научилась быть сильнее любых обстоятельств и никогда не складывала рук. Я хотел, чтобы она стала сильной, умной, находчивой и уверенной в себе!
Лотти слушала слова Хайдена, и они звучали для нее словно музыка, и во рту у нее вдруг стало сладко, словно она только что откусила большой кусок пряного пудинга, испеченного Куки. Она обогнула рояль и плотную приблизилась к Хайдену.
– Клянусь, я не хотела ничего плохого. Разве ты не слышал? Когда ты вошел, Аллегра пела, пела и смеялась словно нормальная десятилетняя девочка. Она была счастлива, пусть несколько коротких минут, но она была счастлива!
– Ее мать тоже любила петь и смеяться. К сожалению, это не принесло счастья ни ей, ни другим.
– Тебе? – напрямую спросила Лотти.
Хайден не ответил.
– Ну, хорошо, и что же ты теперь со мной сделаешь? – вздохнула Лотти. – Отошлешь спать без ужина?
– Не говори глупостей. Хотя ты и заслуживаешь наказания, но ты же не ребенок.
– Да, и не прислуга, между прочим, – парировала Лотти. – Хотя ты и держишь меня за гувернантку.
Он не принял вызов и молча пошел к двери, а Лотти вдруг захотелось, чтобы у нее случился такой же припадок, как у Аллегры, чтобы можно было схватить какую-нибудь фарфоровую вазу и с грохотом расколотить ее об этот вот мраморный камин. А еще лучше – швырнуть ею в голову Хайдена.
– Может быть, твоя жена очутилась в постели другого мужчины вовсе не из-за сумасшествия! – крикнула она вслед Хайдену. – Возможно, она просто устала от твоего равнодушия!
Хайден застыл на месте, и Лотти готова была пожалеть о сказанном. Он обернулся и пошел назад назад, сверля Лотти горящим взглядом. Она не удивилась бы если бы в эту минуту от промокшего плаща Хайдена повалил пар, столько огня было в его глазах. Хайден прижал Лотти спиной к роялю и обхватил ее шею своей могучей рукой.
Нет, он не стал душить Лотти, он ее поцеловал.
Поцелуй на этот раз не таил в себе никакой прелести. Это было просто яростное, жестокое прикосновени губ к губам, поцелуй хозяина, который уверен в своем полном праве распоряжаться своей собственностью по своему усмотрению. В эту секунду он был тем самым темным человеком из ее романа, чей смертельный поцелуй был прелюдией к смерти героини. Поцелуй человека, который способен распоряжаться чужой душой и телом.
Он оторвался от ее губ, поправил волосы на голове Лотти и сказал с неожиданной болью:
– Вовсе не равнодушие удерживает меня от того, чтобы лечь в вашу постель, миледи.
После этого он резко повернулся и ушел, громко и сердито хлопнув за собой дверью.
Потрясенная до глубины души, Лотти облокотилась на рояль, а со стены на нее понимающе смотрела и улыбалась Жюстина.
В тот вечер Лотти легла в постель, но долго не могла уснуть: все ее нервы были напряжены. Спящий дом окутала ночная тишина, но она не успокаивала Лотти, а, скорее наоборот, лишь усиливала ее беспокойство. Тишина давила на нее, и порой Лотти думала о том, как было бы хорошо, случись этой ночью очередной приступ Аллегры. Страдая от одиночества и непонятной неги она заглянула напротив, в спальню Гарриет: ее лучшая подруга мирно спала глубоким сном.