– Как — медовый месяц? Вы же еще не повенчаны! —
удивился Ганнибал.
– Мы решили поступить наоборот,— как бы извиняясь, объяснила Одри.— Сначала медовый месяц, потом венчаться.
– О Святой Павел и двенадцать апостолов! Так, стало быть, моя дочь будет стоять перед алтарем и каяться во всех грехах?! — воскликнул Симон, бия себя в лоб.— Только из-за чистоты души моей я не потерплю такого!
– Если не секрет, где вы намерены провести этот странный предсвадебный медовый месяц? — поинтересовался Ганнибал.
– Как это — где? — перебила Джу, выскакивая из гамака.— Черт побери, есть только одно подходящее место. ДОЛИНА ПЕРЕСМЕШНИКОВ.
эпилог
– Ты можешь притиснуться ко мне поближе? — спросил он.
– Никак, Питер. Ты и так умудрился втиснуть два тела в спальный мешок, рассчитанный на одного. Куда уж ближе?
– Ну, еще поближе,— сказал он, довольный.
Лунный свет струился на причудливо толстые переплетающиеся фигуры деревьев омбу, хранивших покой влюбленных, а ветви окружающих их кустов мерцали от множества светлячков.
– Когда ты в первый раз решила, что любишь меня? — спросил Питер, не боясь показаться банальным.
– Сразу, как только увидела,— с удивлением сказала Одри.— А почему ты спрашиваешь?
Питер осторожно поднялся на локте и взглянул на ее лицо.
– Сразу? — переспросил он, потрясенный услышанным.— Напомни, когда ты меня впервые увидела?
– Как когда? В то утро, когда ты пришел к Ганнибалу. Ты был таким лапочкой… Ну как брошенный щеночек.
– Вот спасибо,— холодно сказал Питер.— Это самый романтический комплимент, который я когда-либо слышал.
– Так я же не в том смысле. Я имела в виду — хорошенький щеночек,— запротестовала Одри.— Ну, такой, как в зоомагазинах, что невозможно удержаться!
– Понятно. Такой же кудлатый?
– Ну да. И такой же вислоухий и беспомощный. Он тебе на полу будет лужу делать, будет туфли грызть, а все равно — такая лапочка!
– Да что ты говоришь! Разве я в твоем присутствии когда-нибудь заикался о желании сделать лужу на полу? Или погрызть твою обувь — туфли, тапки, сапоги или что там еще?
– Да нет, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду,— сказала Одри.— Не притворяйся тупицей.
Пауза.
– Ну, хорошо. Ты знаешь, что происходит с этими очаровательными щенками после того, как их приносишь
из зоомагазина? — продолжал Питер.
– А что?
– Из них получаются волкодавы.
– Я всегда мечтала о собственном волкодаве! — мечтательно сказала Одри.
– Ну а я вот не влюбился в тебя с первого взгляда,— заговорщицки сказал Питер.— Ты показалась мне привлекательной, но не более того.
– Что-что, а я-то хорошо запомнила, как ты посмотрел на меня в первый раз. У тебя был взгляд похотливого развратника — точь-в-точь как у молодца-итальянца, только-только ставшего мужчиной,— сказала Одри.
– Ну уж нет! — раздраженно сказал Питер.— Я не глядел на тебя взглядом похотливого развратника.
– Глядел. И своим первым же взглядом не только раздел, но и затащил в постель,— сказала Одри.— Что я пережила, одному Богу известно.
– Позвольте с вами не согласиться,— сурово сказал Питер.— Я в жизни не позволял себе бросить такой взгляд на женщину.
– Я так и поняла,— сказала Одри.— Вот почему мне это так понравилось.
– Вот уж не думал, что наша первая с тобой ссора будет в спальном мешке,— сказал Питер.— Здесь и места-то маловато! Даже подушками не побросаешься!
– Согласна. В спальном мешке маловато места — и не только для ссоры,— жалобно сказала Одри.
– Ничего. При желании найти можно. Я покажу.
Воцарилась тишина.
– Ты мой маленький, мой миленький волчонок,— наконец сказала Одри.
– Да еще такой, который проявляет ловкость в стесненных обстоятельствах,— сказал Питер.
– Да еще какую ловкость! — согласилась Одри.
…Луна совершала свой неслышный путь по небу, и под ее лучами словно оживали деревья омбу — казалось, будто они переходили с места на место или собирались в группы, словно заговорщики. Светляки, будто крохотные карманные фонарики, освещали свой замкнутый мирок зеленым пульсирующим светом. На бескрайней черноте небосвода оставляли следы падающие звезды, а неподвижные сияли, словно сосульки, освещенные солнцем. Луна, прежде золотая, как лепестки подсолнуха, стала бледной, словно поганка.
Вдруг из глубины рощи омбу раздался голос — полусонный, словно первый утренний крик петуха:
«Ха, ха! Ха, ха!»
Потом тот же голос зазвучал мягче, как бы вопрошая:
«Ха, ха? Ха, ха?»
Ему ответил другой голос, успокаивающий:
«Ха, ха, ха, ха».
И наконец со всех сторон раздались жалобные, но сладостные крики:
«Ха, ха!.. Ха, ха!.. Ха, ха!..»
– Послушай! — сказал Питер.— Как ты думаешь, что это такое?
– Как что? — спросила она.
– Пересмешники,— сказал Питер.— Хорошо смеется тот, кто смеется последним. ЭТО ВЫПАЛО ИМ!
И В ЗАКЛЮЧЕНИЕ…
Если кого-то из читателей интересует, как получилась эта книга, я могу ответить так: я писал ее в добром настроении, когда легко на сердце, и, вообще-то говоря, понарошку. Но события, подобные тем, что в ней описаны, происходили и происходят в различных частях света.
Если кто-то подумает, что описанная в книге связь между деревом амела и бабочкой амела, деревом омбу и пересмешником сильно преувеличена, позволю себе заметить, что в природе существуют и куда более сложные ассоциативные связи. Взять хотя бы птицу оропендола из Южной Америки, которая живет колониями в длинных, похожих на свисающие корзины гнездах. В некоторых регионах у этой птицы есть опасный враг — муха, залетающая в гнезда и откладывающая свои яйца прямо на птенцов, после чего личинки начинают на них паразитировать. В этих же регионах водится оса, для которой муха, а также ее яйца и личинки — лакомое блюдо. Складывается впечатление, что взрослые оропендолы каким-то образом осознают полезность ос для защиты своего потомства и допускают их в свои гнезда, чтобы те очищали нежных крошек от паразитов. В тех же регионах, где не встречается зловредная муха, оропендола не терпит ос и убивает их, если они оказываются возле гнезд.
Сюжет книги — обретение, казалось бы, давно утраченной птицы — подсказан случаем, произошедшим несколько лет назад в Новой Зеландии. В забытой Богом долине, где ваш покорный слуга имел счастье побывать, была обнаружена птица такаэ, иначе ноторнис, считавшаяся давно вымершей. Значит, у нас еще сохраняется надежда, что даже сегодня, когда гораздо более часты примеры разрушения природы человеком, мы еще можем открыть популяцию миниатюрных динозавриков, скрывающуюся где-нибудь в глухом болоте.