По всему свету - читать онлайн книгу. Автор: Джеральд Даррелл cтр.№ 28

Вместо того чтобы подорвать силы Пабло, болезнь, похоже, только закалила его; временами казалось, что ему вообще все нипочем. Мы не считали нужным его нзнеживать; единственная уступка заключалась в том, что зимой ему клали грелку в постель. Он к ней так привык, что даже летом не хотел ложиться спать без грелки. Спальней ему служил ящик комода в комнате моей матери; постель состояла из старого халата и куска шубы. Укладывая Пабло спать, полагалось выполнить целый ритуал. Сначала мы расстилали в ящике халат и завертывали в него грелку, чтобы не обжигала. Из куска шубы делали нечто вроде косматого логова. Пабло забирался внутрь, сворачивался клубочком и блаженно зажмуривал глазки. Первое время мы задвигали ящик, оставляя лишь щелку для воздуха, чтобы Пабло не выходил утром слишком рано. Однако он очень скоро постиг искусство выдвигать ящик, проталкивая свою головенку в щель.

Около шести утра Пабло просыпался оттого, что остыла грелка, и начинал искать теплый уголок. Пробежит по полу, живо влезет по ножке на кровать моей матери и приземляется на перине. С приветственным писком спешит к изголовью, забирается под подушку и нежится в тепле, пока хозяйка постели не решит, что пора вставать. Оставшись один, Пабло приходил в крайнее негодование и сердито кричал что-то, стоя на подушке. Убедившись, что хозяйка отнюдь не помышляет возвращаться в постель, чтобы согреть его, он семенил по коридору к моей комнате и лез под одеяло. Блаженно простирался у меня на груди и наслаждался жизнью, пока и я не вставал. Теперь уже мне приходилось выслушивать его ругательства, изрыгаемые с самым свирепым выражением совершенно человеческого личика. Изложив все, что он обо мне думал, Пабло выбегал и забирался в постель к моему брату. Оттуда его быстро изгоняли, и оставалось искать убежища у моей сестры, где ему удавалось еще немного вздремнуть перед завтраком. Это странствие из кровати в кровать происходило каждое утро.

На первом этаже Пабло было где погреться: в гостиной стоял высокий торшер, которым он прочно завладел. Зимой он устраивался под абажуром возле самой лампочки и наслаждался теплом. Мы поставили у камина стул с подушкой, но Пабло предпочитал торшер, и приходилось ради него постоянно держать лампочку включенной. Естественно, это сильно отразилось на счете за электричество. Весной, с первыми теплыми днями, Пабло выходил в сад. Здесь его любимым местом была ограда; он либо сидел на ней, греясь на солнышке, либо сновал вверх и вниз, ловя пауков и прочие яства. Рядом с оградой стояло нечто вроде простенькой беседки из обросших вьюнками жердей; здесь Пабло укрывался от опасности. Много лет он состоял в непримиримой вражде с большим соседским белым котом. Этот зверь явно принимал Пабло за некую диковинную крысу, расправиться с которой считал своим прямым долгом. Не один томительный час провел он, подкрадываясь к противнику, но, поскольку белый кот на фоне зеленой травы был приметен, как снежный ком, ему не удавалось застичь Пабло врасплох. Сверкая желтыми глазами и облизываясь розовым языком, подходит ближе, ближе… А Пабло, подпустив его вплотную, срывается с места и мчится по ограде в свое укрытие. Очутившись в безопасности среди цветущих вьюнков, Пабло язвительно кричал что-то, будто уличный мальчишка, меж тем как обескураженный кот уныло бродил вокруг беседки, напрасно ища отверстие, куда он мог бы протиснуть свое дородное туловище.

Поблизости от ограды, между домом и зеленой беседкой, росли два молодых фиговых дерева. Мы окопали оба ствола глубокими канавами, которые наполняли водой в жаркую погоду. В один прекрасный день Пабло, беспечно щебеча себе под нос, шел по верху ограды и ловил пауков. Внезапно он поднял глаза и увидел, что его заклятый враг, белый котище, сидит впереди, преграждая путь к беседке. Оставалось только повернуть кругом и бегом возвращаться к дому, что и сделал Пабло, взывая о помощи громкими криками. Тучный кот не был таким опытным канатоходцем, он не мог развить на верху ограды полную скорость, тем не менее просвет между ним и добычей сокращался. Кот почти догнал Пабло, когда они поравнялись с фиговыми деревьями; от испуга малыш споткнулся и с диким воплем шлепнулся прямо в канаву с водой. Тут же вынырнул и, продолжая кричать и фыркать, стал барахтаться в канаве. Кот с изумлением воззрился на невиданное водное существо. К счастью, до того, как он опомнился от удивления и выудил из воды добычу, я подоспел к месту происшествия и обратил в бегство белого охотника. Спасенный малыш был вне себя от ярости. Остаток дня он провел перед камином, завернутый в одеяло и что-то мрачно бормотал себе под нос.

Этот случай пагубно отразился на нервах Пабло: он целую неделю отказывался гулять по ограде, и стоило ему хотя бы уголком глаза увидеть белого кота, как он принимался кричать и не успокаивался, пока кто-нибудь из нас не сажал его к себе на плечо.

Пабло прожил с нами восемь лет. Казалось, в нашем доме поселился озорной гном: никогда нельзя было угадать наперед, какую штуку он выкинет в следующую минуту. Ему в голову не приходило приспосабливаться к нам; это мы должны были подстраиваться под него. В частности, Пабло настаивал на том, чтобы есть вместе с нами и то же, что ели мы. Сидя на подоконнике, он получал на завтрак блюдечко овсянки или кукурузных хлопьев с теплым молоком и сахаром. В обед ему подавали зелень, картофель и ложку пудинга. Когда мы садились пить чай, приходилось силой отгонять его от стола, иначе он с ликующими воплями нырял в банку с вареньем, полагая, что оно предназначено исключительно для него. Любое возражение на этот счет вызывало у него крайнее негодование. Ровно в шесть часов полагалось укладывать его в постель; если мы запаздывали, он начинал метаться перед своим ящиком, возмущенно вздыбив шерсть.

Нам пришлось приучить себя, прежде чем захлопывать двери, проверять, не примостился ли наверху Пабло: почему-то ему нравилось сидеть и размышлять на дверях. Но больше всего он нас осуждал, когда мы вечером куда-нибудь уходили и оставляли его дома одного. Вернемся — не скрывает своего возмущения. Попытаешься заговорить с ним — поворачивается спиной, забивается в угол и оттуда сверлит вас негодующим взором. Через полчаса весьма неохотно простит вас и с царственной снисходительностью примет кусок сахару и блюдечко теплого молока на сон грядущий.

Сколько человеческого было в его реакциях! Когда на Пабло находило дурное настроение, он хмурился, ворчал и даже норовил вас ущипнуть. Когда же он был в нежном расположении духа, то подходил к вам с ласковым лицом, чмокая губами и высовывая язычок, взбирался на плечо и любовно пощипывал за ухо.

Нельзя было не восхищаться ловкостью, с какой Пабло передвигался по комнатам нашего дома. Ходить по полу было не в его обычаях, этот способ он не признавал. В своем родном лесу он прыгал бы с дерева на дерево, с лианы на лиану, но в обычном жилом доме нет таких усовершенствований. А потому трассой ему служили рамы картин. Сжимаясь в комочек, будто волосатая гусеница, хватаясь одной рукой и одной ногой, он с невообразимой скоростью переносился с одной рамы на другую, пока не приземлялся на подоконнике. По гладкому торцу двери Пабло взлетал проворнее и легче, чем вы поднялись бы по ступенькам лестницы. Иногда часть пути его подвозил пес, оседлав которого, он уподоблялся крохотному цепкому наезднику. Пес прочно усвоил, что личность Пабло священна, и глядел на нас с немой тоской, пока мы не снимали обезьянку с его спины. Он недолюбливал Пабло по двум причинам: во-первых, ему было невдомек, с какой стати такой крысоподобной твари разрешается командовать в доме; во-вторых, Пабло всячески норовил ему досадить. Вися на подлокотнике кресла, ловил миг, когда пес проходил мимо, и дергал его за усы или за шерсть, после чего одним прыжком удалялся на безопасное расстояние. Или же, дождавшись, когда пес уснет, молниеносно атаковал его беззащитный хвост. Впрочем, иногда между ними устанавливалось нечто вроде временного перемирия, и пес разваливался на полу перед камином, а Пабло, восседая на его боку, тщательно расчесывал косматую шерсть.