Когда печникам оставалось закончить лишь самый верх купола, я разбросал там, где они брали глину, ярко-красные шерстинки. К моему удовольствию, пернатые строители оценили заботу, и я увидел не совсем обычное зрелище — двух ржаво-красных пичуг с длинными алыми усами. Шерстинки тоже пошли в дело. Думается, на всей аргентинской пампе не нашлось бы другого гнезда печников с красным вымпелом на куполе.
Если печники — подлинные мастера строительного дела (их гнездо не сразу и молотком-то разобьешь), то голуби представляют другую крайность. У них совсем нет никакого понятия о том, как следует строить гнездо. Четыре-пять палочек, брошенных на развилке сука, — вот верх сложности в представлении среднего голубя. На такой ненадежной платформе откладываются яйца, их бывает обычно два. Когда ветер раскачивает дерево, хилое гнездо трясет так, что яйца только чудом не вываливаются. Как все голуби давно не перевелись, для меня остается загадкой.
Я знал, что голубь никудышный, бездарный строитель, но мне не приходило в голову, что его гнезда могут доставить большие неприятности натуралисту. В Аргентине я убедился в этом на собственной шкуре. На берегу реки под Буэнос-Айресом я попал в рощу, где все деревья (высота их не превышала десяти метров) были заняты голубиной колонией. На каждом дереве — по тридцать — сорок гнезд. Идя через рощу, можно было снизу рассмотреть между небрежно положенными палочками толстенький живот птенца или поблескивающее яйцо. Гнезда выглядели настолько ненадежными, что так и хотелось идти на цыпочках, чтобы мои шаги не нарушили шаткого равновесия.
Посреди рощи стояло дерево с множеством гнезд, которые почему-то были покинуты голубями. На самой макушке громоздилось массивное сооружение из прутиков и листьев — несомненно, гнездо, и так же несомненно не голубиное. Может быть, обитатель этой не очень эстетической конструкции как раз и повинен в том, что голуби бросили свои гнезда? Я решил влезть на дерево и посмотреть, дома ли хозяин. К сожалению, я с некоторым опозданием осознал свой промах: чуть не в каждом голубином гнезде лежали яйца, и мое продвижение вверх по стволу вызвало подлинный яичный водопад. Яйца градом сыпались на меня и разбивались, украшая мою одежду узорами из желтка и скорлупы. Это бы еще ничего, но яйца все до одного протухли, и к тому времени, когда я, обливаясь потом, добрался до макушки, от меня разило то ли кожевенным заводом, то ли выгребной ямой. А тут еще новое унижение: хозяин гнезда отсутствовал, так что за все мои усилия я был вознагражден лишь густой обмазкой из желтка да ароматом, которому позавидовал бы и скунс. С трудом спустился я вниз, мечтая поскорее закурить сигарету, чтобы вытеснить из ноздрей едкий запах тухлятины. Земля под деревом была усеяна разбитыми яйцами вперемешку — с разлагающимися трупиками нескольких птенцов. Пулей выскочив из рощи, я сел, облегченно вздохнул и полез рукой в карман за сигаретами. Пачка, которую я вытащил, была мокрая от яичного желтка… Пока я карабкался вверх, одно яйцо каким-то чудом угодило прямо в карман — и пропали мои сигареты. Пришлось топать три километра до дома, дыша мерзким запахом тухлятины, причем вид у меня был такой, словно я без особого успеха участвовал в состязании кулинаров на лучший омлет. С той поры я как-то недолюбливаю голубей.
Млекопитающие в целом уступают птицам как строители, однако есть и среди них большие мастера. Барсук, например, роет замысловатейшие норы, причем последующие поколения нередко добавляют новые ходы, и получаются настоящие катакомбы с коридорами, тупиками, спальнями, детскими комнатами и столовыми. Еще один знаменитый строитель — бобр. Его обитель находится наполовину под водой; толстые стены выложены из хвороста, скрепляемого илом. Подземный ход позволяет животным входить и выходить из хатки даже в тех случаях, когда водоем покрыт льдом. Кроме того, бобры устраивают каналы, чтобы сплавлять бревна, предназначенные для ремонта плотин или для корма. Бобровая плотина — подлинный шедевр: на сотни метров тянутся подчас массивные сооружения из плотно уложенных стволов, скрепленных глиной или илом. Любая щель немедленно заделывается, чтобы вода не ушла и не открыла доступ в жилище хищному врагу. Глядя на хатки, каналы и плотины бобров, естественно заключить, что это чрезвычайно мудрые и сообразительные животные. Увы, это не так. Судя по всему, тяга к строительству плотин — страсть, которую ни один уважающий себя бобр не может подавить, даже если в такой конструкции нет никакой нужды. Поместите бобров в просторный цементный бассейн — они деловито примутся перекрывать его плотиной, чтобы удержать воду…
Но подлинные виртуозы строительного дела в животном царстве, вне всякого сомнения, — насекомые. Достаточно посмотреть, с какой изумительной математической точностью построены соты общественных пчел. Насекомые способны сооружать удивительнейшие гнезда, применяя всевозможные материалы — дерево, бумагу, воск, ил, шелковистые нити, песок. И конструкции тоже отличаются великим разнообразием. Мальчишкой, в Греции, я часами рыскал по мшистым берегам, разыскивая норки ктенизиды, которые можно отнести к замечательнейшим образцам архитектуры в мире животных. Этот паук, если расставит ноги, займет площадь, равную монете средней величины; окраска у него такая, будто он сделан из шоколада. Тело толстое, кургузое, ноги не очень длинные; по внешности ни за что не скажешь, что перед вами существо с талантом к изящной работе. Между тем сей неуклюжий с виду строитель роет норки длиной до пятнадцати сантиметров и больше при ширине в несколько сантиметров и тщательно выстилает их паутиной, так что получается нечто вроде шелковой трубочки. Но самое главное во всей конструкции — люк, круглая крышечка с аккуратно скошенным краем, наглухо закрывающая вход в норку и укрепленная на шарнире из паутины. Сверху она маскируется волосками мха или лишайника и совершенно сливается с окружением. Если вы в отсутствие хозяина откроете люк, то на шелковистой нижней поверхности увидите аккуратные черные ямочки. Это, так сказать, ручки, за которые паук цепляется своими коготками, чтобы не могли войти посторонние. По-моему, единственное существо, способное без восхищения смотреть на изумительную норку ктенизиды, — это сам паук. Ибо для самца, вошедшего в шелковистую трубочку, она является одновременно туннелем любви и смерти. После спаривания в темной обители самка тут же казнит его и съедает.
Одно из моих первых знакомств с животными-архитекторами состоялось в возрасте десяти лет. Я тогда страстно увлекался пресноводной фауной и почти все свободное время проводил на прудах и речках, вылавливая обитающую в них мелюзгу и помещая ее в большие стеклянные банки, которые стояли в моей спальне. Одна из банок была полна личинками ручейников. Эти причудливые создания, напоминающие гусениц, сооружают открытые с одного конца шелковистые трубчатые домики, или чехлики, украшая их снаружи различными материалами для камуфляжа. Мои личинки не могли похвастаться особо красивыми чехликами, потому что были собраны в стоячей луже. Единственными украшениями им послужили кусочки гниющих водорослей.
Однако мне рассказали, что, если извлечь личинку из чехлика и положить в банку с чистой водой, она сделает себе новый домик и украсит его тем, что вы предложите. Я не очень-то в это поверил, но решил все же сделать опыт. С предельной осторожностью извлек из домиков четыре возмущенно извивающихся личинки, поместил в банку с чистой водой и положил на дно банки горсть крохотных выцветших морских ракушек. С удивлением и радостью увидел я, что личинки повели себя именно так, как мне было сказано. И когда были готовы новые чехлики, они напоминали филигранные корзиночки из ракушек.