Как правило, добыть животных – самое простое дело. Стоит местным жителям прослышать, что вы закупаете диких зверей, как на вас обрушивается лавина. Конечно, на девяносто процентов это обыкновенные виды, но иногда вам приносят что-нибудь редкое. Вообще-то за редкими животными надо охотиться самому, а всю обычную местную фауну вы получите с доставкой на дом. Словом, добывать животных сравнительно легко, гораздо труднее уберечь их.
И дело даже не в том, что, очутившись в неволе, животное переживает сильное потрясение. Главное, что пленник с этого дня должен жить в тесном соседстве с существом, в котором видит своего злейшего врага, – с вами. Многие животные хорошо переносят неволю, однако никак не могут привыкнуть к постоянному близкому общению с человеком. Это первый большой барьер на вашем пути, и одолеть его можно только терпением и добротой. Проходит месяц, другой, а животное все еще рычит и пытается цапнуть вас всякий раз, когда вы приближаетесь к клетке. Вы уже отчаиваетесь когда-либо с ним поладить. И вдруг в один прекрасный день ни с того ни с сего оно подходит к вам и берет пищу из ваших рук или позволяет почесать себя за ухом. В такие минуты вы чувствуете, что не напрасно ждали.
Кормление, понятно, тоже нелегкая задача. Надо не только хорошо знать, чем питается каждый вид, но, если нельзя достать естественного корма, суметь подобрать заменители и приучить к ним вашего подопечного. При этом еще нужно угождать вкусам каждого в отдельности, а они чрезвычайно разнообразны. Помню грызуна, который упорно отвергал обычную для грызунов пищу – фрукты, хлеб, овощи – и три дня подряд ел только спагетти. У меня было также пять обезьян одного вида и возраста с самыми неожиданными идиосинкразиями. Две безумно любили крутые яйца, три остальные боялись незнакомых белых предметов и отказывались к ним прикоснуться, даже визжали от страха, если им клали в клетку страшное крутое яйцо. Все пять обезьянок обожали апельсины, но если четыре из них, осторожно очистив их, выбрасывали кожуру, то пятая выбрасывала апельсин, а кожуру поедала. Когда на вашем попечении несколько сот зверей с самыми различными причудами, у вас порою голова идет кругом от стараний угодить всем, чтобы животные были здоровы и счастливы.
Но среди многочисленных задач, которые могут довести до отчаяния любого зверолова, безусловно, самая трудная – выкармливание детенышей. Во-первых, этих глупышей никак не приучишь сосать, а сражаться со зверенышем в море теплого молока очень неприятно. Во-вторых, их нужно держать в тепле, особенно ночью. Поэтому (если вы, не видя иного выхода, не кладете их с собой в постель) приходится за ночь вставать по нескольку раз и менять им грелку. После трудового дня вовсе не сладко подниматься в три часа с постели, чтобы наполнять грелки горячей водой. Наконец, у всех детенышей невероятно нежные желудки, и надо глядеть в оба, чтобы молоко не оказалось слишком жирным или слишком жидким. От жирного молока могут быть трудности с пищеварением, вплоть до нефрита, и звереныш погибнет, а жидкое молоко грозит истощением, при котором организм становится восприимчивым ко всякого рода губительным инфекциям.
Вопреки моим мрачным пророчествам черноухая белочка Малютка Бери-ка (для знакомых и друзей – просто Малютка) держалась молодцом. Днем она лежала, подергиваясь, на застеленной ватой грелке на дне глубокой жестяной банки, на ночь мы ставили банку рядом с нашими кроватями, под лучи инфракрасной лампы. Малютка почти сразу показала, что у нее есть характер. Для такой вот крошки она была удивительно шумной, из нее вырывались резкие звуки, похожие на звон дешевого будильника. В первые же сутки она запомнила часы кормления и, если мы опаздывали хотя бы на пять минут, принималась выводить свою трель, пока ей не приносили еду. Настал день, когда у Малютки открылись глаза и она смогла обозреть своих родителей и вообще весь окружающий мир. Возникла новая проблема. В этот день вышло так, что мы немного запоздали с кормлением. Засиделись за столом, увлеченные каким-то спором, и, стыдно признаться, забыли про Малютку. Вдруг я услышал за своей спиной какой-то шорох, обернулся и в дверях на полу увидел Малютку. Всем своим видом она выражала крайнее возмущение. Заметив нас, пустила "будильник", бегом пересекла комнату, пыхтя, вскарабкалась на стул Джеки, оттуда на плечо к ней и уселась, дергая хвостом и сердито крича ей в ухо. Нешуточный подвиг для такой крошки! Ведь она, как я уже говорил, только что прозрела. И все-таки белка сумела вылезть из банки, пересечь спальню (заставленную киносъемочной аппаратурой и коробками с пленкой), пройти через всю веранду между рядами клеток, занятых опасным зверьем, и отыскать нас (видимо, по звуку) в столовой. Итого Малютка, пренебрегая тысячами опасностей, преодолела семьдесят ярдов по неведомой территории, чтобы сообщить нам, как она голодна. Нужно ли говорить, что она получила всю заслуженную ею похвалу и (для нее это, конечно, было важнее) свой завтрак.
После того как Малютка прозрела, она стала быстро расти. Мне редко доводилось видеть такую милую белочку. Оранжевая голова и аккуратные уши с черной каемкой красиво подчеркивали большие темные глаза, мех на толстеньком туловище переливался болотно-зеленым оттенком, а два ряда белых пятен на боках выделялись, словно дорожные отражатели ночью. Но всего великолепнее был хвост. Толстый, пушистый, сверху зеленый, снизу ярко-оранжевый – словом, загляденье. Она любила сидеть, изогнув его так, что кончик висел у нее над самым носом. При этом она чуть подергивала хвостом, по нему бежали волны, и весь он был как пламя свечи на сквозняке.
Даже когда Малютка подросла, она продолжала спать в банке возле моей кровати. Проснется рано утром, с громким криком прыгнет из банки на кровать и забирается под простыню. Минут десять изучает наши разморенные тела, потом соскакивает на пол и отправляется исследовать веранду. Из этих экспедиций она обычно возвращалась с ценной находкой (кусок гнилого банана, сухой лист, цветок бугенвиллеи), которую клала в чью-нибудь постель, причем очень возмущалась, если мы выбрасывали ее подношение на пол. Так продолжалось несколько месяцев, пока я не решил, что пора Малютке, как и всем остальным животным, поселиться в клетке. В то утро я проснулся от мучительной боли. Оказывается, белка пыталась затолкать мне в ухо земляной орех. Разыскав на веранде это лакомство, она, видимо, решила, что постель – не совсем надежное хранилище, а вот мое ухо – идеальный тайник.
Другим детенышем, о котором нам пришлось заботиться, был Пучеглазый – галаго, пойманный по пути из Эшоби. Правда, он уже не был сосунком, когда мы его нашли. Пучеглазый быстро привык к нам и стал одним из наших любимцев. У него были огромные для такого малыша конечности с длинными, тонкими пальцами, и он очень потешно танцевал в своей клетке на задних лапках, ловя бабочку или мотылька. Передние лапы – словно воздетые в ужасе руки, глаза чуть не выскакивают из орбит... Поймав добычу, он крепко сжимал ее в розовой лапке и ошалело таращился на нас, словно потрясенный тем, что у него на ладони вдруг очутилось такое существо. Потом совал жертву в рот, и крылья бабочки превращались в трепещущие усы, над которыми сверкали удивленные большущие глаза.
Пучеглазый познакомил меня с интересной повадкой галаго, о которой я, к моему стыду, раньше не знал, хотя держал несчетное количество лемуров. Это было утром. Он выскочил из своего гнездышка в банке, чтобы позавтракать мучными червями, умыться и привести себя в порядок. Я уже говорил, что у Пучеглазого были большие уши, нежные, как лепесток цветка, тонкие, почти просвечивающие насквозь. На воле лемуру приходится оберегать уши от царапин и ссадин, а он прижимает их к голове, складывая, будто паруса. Сразу бросалось в глаза, что слух играл для Пучеглазого огромную роль. Он улавливал даже самый слабый шум, его уши поворачивались на звук, словно радар. Я уже давно заметил, что зверек подолгу чистит и протирает уши лапками, но в это утро впервые проследил весь процесс от начала до конца. Увиденное меня поразило. Сперва галаго, сидя на ветке и мечтательно глядя в пространство, аккуратно почистил свой хвост, перебирая волоски и проверяя, не застряла ли в них колючка или щепочка. Совсем как маленькая девочка, заплетающая косу. Потом он опустил вниз игрушечную руку с непомерно широкой кистью и выделил на ладонь капельку мочи. Сосредоточенно потер руки и принялся смазывать мочой уши такими же движениями, какими мужчина втирает в волосы брильянтин. Второй каплей мочи галаго смазал подошвы задних лап и ладони передних. Я смотрел на Пучеглазого с изумлением.