Роза ветров - читать онлайн книгу. Автор: Урсула Ле Гуин cтр.№ 147

Разумеется, мы, люди, и его тоже убили. Правда, он именно этого и хотел. Он хотел, чтобы мы его убили. И я никак не могу решить, была ли его казнь через повешение убийством массовым или серийным. Мы сделали это сообща, как на войне, и с этой точки зрения совершили массовое убийство, однако каждый из нас сделал это и как бы по отдельности, то есть демократично, и я полагаю, что это одновременно и серийное убийство. Я бы, правда, предпочла быть жертвой серийного убийцы, а не серийным убийцей, но выбора мне не предоставили.

У меня вообще все меньше и меньше возможностей выбора. Их и раньше-то было не особенно много, поскольку мои сексуальные желания абсолютно не соответствовали моему положению в обществе; никто из тех, в кого я влюблялась, об этом и не подозревал. Я даже радуюсь, когда Итер оказывается где-то в другом месте, потому что для меня это как бы возможность выбора того, где теперь жить, вот только самой мне этот выбор делать не приходится. Я способна выбирать лишь из самого малого круга вещей. Что съесть на завтрак — овсянку, кукурузные хлопья или, может, просто какой-нибудь фрукт? Киви у нас в магазине продаются по пятнадцать центов за штуку, и я купила полдюжины. Несколько лет назад киви считались в высшей степени экзотическими фруктами, их привозили, по-моему, из Новой Зеландии, и стоили они по доллару за штуку, а теперь их выращивают у нас в долине Вилламетт повсюду. Но, с другой стороны, долина Вилламетт тоже может показаться экзотичной человеку, приехавшему из Новой Зеландии. Мне нравится, что киви, когда берешь в рот кусочек, кажется как бы холодным на вкус; его мякоть и на вид кажется прохладной — такая нежная, зеленоватая, как бы просвечивающая изнутри, точно камень жадеит. Подобные вещи я по-прежнему вижу достаточно четко. И только с людьми глаза мои становятся все более и более прозрачными, так что я не всегда вижу то, что люди творят, а потому и они тоже могут смотреть как бы сквозь меня, как бы не видя моих прозрачных глаз, и говорить: «Привет, Эмма, как жизнь молодая?»

Спасибо, жизнь молодая у меня, как у жертвы серийного убийцы.

Интересно, а она действительно меня видит или тоже смотрит сквозь меня? Я не осмеливаюсь к ней присматриваться. Она застенчива и полностью погружена в свои чистые мечты. Ах, если б я могла о ней заботиться! Она так нуждается в заботе. Чашка чая. Травяного чая; возможно, из эхинацеи — мне кажется, ее иммунную систему неплохо бы укрепить. Она вообще очень непрактичная. А я как раз в высшей степени практичная. Куда мне до ее мечтаний.

Вот Ло действительно видит меня по-прежнему. Разумеется, Ло — настоящий серийный убийца по отношению к птицам и бабочкам, но, хотя меня и огорчает, когда птичка умирает не сразу, это все же не то, что человек, фотографирующий чужие мучения. Мистер Хидденстоун как-то говорил мне, что кошки, повинуясь определенному инстинкту, оставляют мышь или птичку на некоторое время в живых, чтобы отнести добычу котятам и поучить их охотиться, и то, что кажется жестокостью, на самом деле исполнено глубокого смысла. Теперь я знаю, что некоторые коты убивают котят, и мне кажется, что ни один кот никогда сам не выращивал потомство и не старался научить котят охотиться. Это делает кошка, кошка-королева. А кот — типичный Джек Потрошитель из королевской семьи. Но мой-то Ло кастрирован, так что по отношению к котятам вполне мог бы вести себя как королева-мать или, по крайней мере, как добрый дядюшка и приносить малышам пойманных птичек, чтобы и они тоже немного поохотились. Ну, не знаю, Ло ведь не особенно с другими кошками знается. И всегда держится поближе к дому, следя за птичками, за бабочками и за мной. Я знаю, что невидимость моя не полная, потому что, просыпаясь среди ночи, вижу Ло, который сидит у меня на постели рядом с подушкой, мурлычет и очень внимательно на меня смотрит. В общем, ведет себя очень странно, немножко даже сверхъестественно. И, по-моему, этот его взгляд меня будит. Впрочем, это приятное пробуждение, поскольку я понимаю, что он способен меня видеть, причем даже во тьме.

Эдна

Ну, хорошо, теперь мне нужен ответ. Всю свою жизнь с четырнадцати лет я создавала свою душу. Я не знаю, как еще это назвать; но именно так я называла это, когда мне было четырнадцать и я, получив право распоряжаться собственной жизнью, почувствовала свою ответственность. С тех пор у меня так и не нашлось времени подыскать для этого какое-нибудь другое название, получше. Слово «ответственность» означает, что ты должен будешь за что-то ответить. Ты не можешь не ответить. Ты, может, и хотел бы не отвечать, да придется. Когда ты за что-то отвечаешь, то одновременно создаешь свою душу, строишь ее, придаешь ей определенную форму и размер, наделяешь ее неослабевающей силой. Я это давно уже понимать стала; я поняла это, когда мне шел четырнадцатый год, в ту долгую зиму в Сискийюс. И, в общем, с тех самых пор я действовала, стараясь более или менее соответствовать пониманию этого. И уж я на своем веку потрудилась! Я делала все, любую работу, какая только мне подворачивалась, и старалась изо всех сил, используя все свои знания и умения. Работы были разные — официантка, служащая; но главнее всего для меня был самый обычный труд по воспитанию детей и по хозяйству; я всегда старалась, чтобы мои близкие могли жить достойно, благополучно и в ладу с собой, хотя бы до некоторой степени. Ну и, конечно, приходилось соответствовать требованиям мужчин и их потребностям. Хотя это, возможно, следовало бы поставить на первое место. Люди могут сказать, что я никогда ни о чем другом и не думала, что я только и делала, что соответствовала требованиям мужчин, ублажая их и себя, и Господь знает, что на подобные просьбы мужчин и отвечать радостно, особенно если тебя хороший человек просит. Но, на мой взгляд, дети все же стоят на первом месте, а уж потом — их отцы. Может, конечно, мне так кажется, потому что я сама была старшей дочерью в семье, а кроме меня — еще четверо, да и отец мой давно уже сгинул. Ну что ж, значит, таковы в моем понимании женские обязанности; таковы те вопросы, на которые я всегда пыталась найти ответ: можно ли в моем доме жить, как правильно воспитывать ребенка, как добиться того, чтобы тебе доверяли?

И вот теперь я сама себе задаю вопрос. Я никогда никому вопросов не задавала, я была слишком занята, отвечая на вопросы и просьбы других, но этой зимой мне стукнет шестьдесят, и, по-моему, пора уже и мне задать хоть один вопрос. Но задать его так трудно! А дело-то вот в чем. Похоже, я все время трудилась, вела домашнее хозяйство, растила детей, дарила любовь мужчинам, зарабатывала на жизнь, надеясь, что вот наступит когда-нибудь такое время, найдется такое место, когда все это как бы сойдется вместе. Мне казалось, что все те слова, которые я произнесла за свою жизнь, словечко там, словечко тут, вся сделанная мной работа — все это, все слова и действия в итоге сложатся в некое предложение, которое я смогу прочесть. Вот тогда бы я непременно поняла, что создала-таки свою душу, поняла бы, для чего это было сделано.

Но душу-то я и так уже создала и теперь не знаю, что с нею делать. Кому она нужна? Я прожила шестьдесят лет. И отныне буду делать все то же самое, что делала и до сих пор, только в меньших количествах, и этого будет становиться все меньше и меньше, поскольку я и сама буду постепенно становиться все меньше и меньше, все слабее, все чаще буду болеть, а потом начну ссыхаться, совсем ссохнусь и умру. И неважно, что я успела сделать и создать, что я успела узнать. Слова ничего не значат. Мне бы надо поговорить об этом с Эммой. Она — единственный человек, который не говорит глупостей вроде «ты старая ровно настолько, насколько сама себя считаешь» или «ах, Эдна, уж ты-то никогда не состаришься!», и прочий подобный бред. Тоби Уокер тоже не стал бы подобные глупости говорить, но от него в последнее время и слова-то не дождешься. Держит свое мнение при себе. А ребята мои, которые пока еще здесь живут, Арчи и Сул, вообще ничего слышать об этом не желают. Никто из молодых даже мысли себе не позволяет о том, что тоже когда-нибудь состарится.