В тот день мы планировали после завтрака посмотреть какую-нибудь комедию, даже успели включить телевизор, когда в небольшую общую комнату, служившую одновременно столовой, заглянула Назиля:
– Брысь по палатам, и переодеваться. Одежда уже готова. Гости приехали!
Лицо татарки было скорее лукаво-радостным, чем встревоженным, и мы молча повиновались. А когда снова вышли из комнат, одетые уже в нормальную одежду, а не больничные пижамы, в комнате нас ждали… Мара, Фо, Кью с Лотом, оба «близнеца», Инесса с Виталием, Гузелка с Шафкатом и незнакомая мне девушка.
Все замерли, не столько от неожиданности, сколько из-за ступора: мы оказались в намного более тяжелом положении, чем знаменитый буриданов осел. Ему между двумя морковками выбирать надо было, а нам из намного большего числа людей – кого обнимать сначала? Первой, как и положено старшим, сориентировалась Мара:
– Ну, здравствуй, подчиненная. Ты куда тогда формуляры на новые брошюры дела?
Все, отмерев, рассмеялись. Женская часть приехавших окружила меня, потом переключилась на расцеловывание парней, при этом мужья всех трех замужних дам не возражали, а на Хаука, которому от Фо достались не поцелуи, а выговор за то, что тот «чуть не угробил двух ее лучших друзей», посматривали с улыбками. Тот лишь отмалчивался, пытаясь увернуться от неугомонного Фотончика. Наконец он не выдержал:
– Все, Светка, хватит! В следующий раз сама будешь все делать!
– Никакого следующего раза! Всем и так хватило на целую жизнь! – отрезала Фо, притянув парня, чмокнула его в щеку и, успокоенная, отошла, дав возможность остальным друзьям поздороваться с рыжим физиком.
Я, с улыбкой взглянув на их разборки, обернулась к незнакомой девушке. Выше меня, очень стройная, даже сухощавая, с аккуратно уложенными в пучок на затылке пышными русыми волосами, одетая в строгий брючный костюм, она совсем не походила на Фо или тем более на мягкую, а теперь еще и явно на последних месяцах беременности Кью. Девушка заметила мой взгляд, шагнула ко мне:
– Ли… Лена Лисицына. Я теперь…
– В команде Хаука. – Я протянула ей руку. – Рада, что познакомилась с тобой, ты всем очень помогла.
Она тоже улыбнулась, еще несколько оценивающе, но уже очень по-дружески:
– Я рада, что вы выбрались.
– Познакомились? – Поп протолкался мимо стремившихся снова его обнять Фо и Кью, и встал рядом с Ли. Не дотрагиваясь, просто рядом, но этого было достаточно, чтобы понять: они на самом деле вместе.
Я, кивнув, отошла, дав им возможность поздороваться, и меня перехватила Мара:
– Ната, я рада, что ты выдержала. Не думала тогда, что встретимся через столько времени и после стольких испытаний. Павел Иванович просил поцеловать тебя. Сам не смог приехать: ему уже тяжело вот так неожиданно срываться в дорогу.
– Как вы? Ребята говорили, что вас хотели уволить? Это же бред! Вы великолепный специалист! Как ваш муж? Сыновья?
– Теперь об увольнении не говорят. – Мара улыбнулась, и я поняла, насколько тяжело ей пришлось. – Муж в порядке, снова работает на кондитерской фабрике, обормоты учатся, старший вот поступил в институт, на биолога. Конечно, непросто было, но во время блокады это обычно, нечего жаловаться.
Мы проболтали весь день, делясь новостями, вспоминая старые шутки и придумывая новые, и разошлись вечером в отличном настроении. Но утром Мара позвала нас на серьезный разговор.
– Сейчас у нас положение такое: мы, кроме Наты, разумеется, обвиняемся в предумышленном нападении на особо охраняемый объект…
– Пф, – фыркнул Поп. – Особо охраняемый!
– Василий, прошу, не перебивай! Да, на особо охраняемый. У нас есть уйма смягчающих обстоятельств, в том числе то, что никто не применил огнестрельного оружия. Все остальные обвинения с нас сняты, а мне дали понять, что и это снимут, даже выскажут вам благодарность…
– При каких условиях? – Все мы теперь были очень недоверчивыми.
– При одном условии: если Ната вернется к себе и не будет участвовать в процессе. Суд хотят сделать открытым, и никто не желает огласки некоторых подробностей.
– Например, пыток? – Лаки сказал это очень зло.
– Нет. Того, что есть возможность контролируемого перехода между мирами. Такие новости привлекут излишнее внимание, причем совсем не официальных ученых, как вы понимаете. Ната не будет упоминаться в суде, все остальное преподнесут так, будто задержавшие вас люди хотели создать новый вариант установки исконников, – отчасти это правда, – а их действия по обнаружению организаторов нападений на оба города никак с лабораторией не связаны. Переходник и все чертежи уничтожат. Прости, Ната…
Я понимала, что будет именно так. О связи между мирами никто не должен знать – это опасно для всех. Иначе исконники станут творить в моем мире то же, что и тут, а наши террористы – взрывать и давить людей здесь. И это не считая путаницы между государствами. Какое правительство России более легитимно? А в США? Кто должен решать международные проблемы – ООН или СГМ? Какая валюта стабильнее? Политика, как всегда, вламывалась в личные дела людей, не создавая, а разрушая с трудом созданное. Это понимали все наши. И то, что нам дали возможность попрощаться, даже гарантировали безопасность, по крайней мере, на ближайшее время. А потом? Все зависело совсем не от нас.
– Хорошо, я поняла. – Я отвернулась к окну, чтобы никто не видел моего лица, потом, так и не справившись с голосом, глухо спросила: – Когда?
– Через несколько дней. Переходник включат один раз, специально для тебя. С тобой пойдут несколько человек – сама их выберешь. Им отдашь ту аппаратуру, под роспись, как и полагается. Никаких маячков больше не будет. Пройдет некоторое время, и миры, если расчеты ученых верны, разбегутся – сейчас их удерживает только инерция от переходов.
– Вы не совсем правы, – вмешалась Гузелка. – Там действуют иные факторы.
– Помолчи, а? – перебил ее Шафкат. – Не до физики сейчас.
– Прости, ты прав. – Она уткнулась взглядом в стол.
Мара же посмотрела на меня:
– Ната, мы тут кое-что сделали для тебя. Это не подарок – ты ничего отсюда не возьмешь. Мы через тот «кейс» и твой телефон смогли связаться с твоими родителями и начальством. Родителям сказали, что ты в долгой командировке, начальству – что заболела. Вернешься к себе – возьми больничный или отпуск и приди в себя. В твою болезнь они поверят – ты сама знаешь, как выглядишь. И не волнуйся за родителей. Павел Анатольевич и Марина Алексеевна за тебя бились, сами с аппаратурой возились и с родителями твоими говорили.
– Переходник теперь в Москве? – вдруг спросил Хаук.
– Нет, его не трогали. Мы завтра уедем отсюда, сами все увидите. – Мара, как и все мы, была грустна. – Ната, мне жаль, что ты не можешь остаться.
– Спасибо. – Я хотела уйти к себе, но тогда бы потеряла последние часы общения с ребятами, поэтому, заставив себя улыбнуться, обернулась к ним: – Тогда сегодня устраиваем больничную вечеринку!