— Стрептоскопа, — поправил Ярослав.
— Стетоскокка, — внес свое предложение Стас.
Мир оглянулся на меня, нервно теребящую кулон на груди, и взгляд был такой пронзительный, что ей богу, была бы я чуть более трепетной дамой, умерла бы на месте от разрыва сердца.
Я нашла в себе силы ответить вздернутой бровью.
В душе царила такая эмоциональная каша, что взглядом больше, взглядом меньше…
Не так, ой не так я представляла встречу детей с их отцом.
Потому что я ее не представляла. До появления Мирослава в “Тишине” — я в принципе и думать забыла, что где-то там на просторах нашей всеобъятной бродит мужик у которого три ребенка, а он не в курсе. А после я просто не успела еще об этом подумать — как. Как сказать? Как представить?
Я даже сейчас, уже глядя на то, как он возится с малышней не представляла, как им это сообщить и как они это воспримут.
Впрочем, время еще есть. Слишком многое нам нужно прояснить прежде, чем дойдет до столь радикальных действий.
Одно было очевидно — Мир из нашей жизни не исчезнет, перекрестившись “чур меня, чур”. Не сбежит, испугавшись ответственности.
И я не знала, радоваться этому или огорчаться.
Мужчина в моей кухне смотрелся странно.
Я настолько привыкла к нашему с Адой маленькому женскому (и детскому) царству, что в первое мгновение даже слегка удивилась, увидев Мирослава, стоящим у окна, хотя прекрасно знала, что он здесь. Ждал, пока я уложу детей, чтобы поговорить.
— Тебе передали, — произнесла я, приближаясь, и выложила на стол нарядный голубенький стетоскоп из игрушечного набора. — Просили, правда, с возвратом, когда свой найдешь.
Мир усмехнулся как-то кривовато, а я отвернулась к разделочному столу. Щелкнуть кнопкой чайника, достать чашки, проверить есть ли заварка…
Привычные, доведенные до автоматизма действия.
Мир молчал, наблюдая за мной. В квартире было тихо-тихо.
— Мне нужны объяснения, — произнесла я, не оборачиваясь.
Я не знаю, откуда во мне было столько спокойствия, может быть, стрессы там друг с дружкой передрались за главенство и в итоге из них никто не выжил. Подумаешь — не человек! Подумаешь — светится! А у нас в заповеднике, говорят, леший обитает, и ничего, я же как-то живу с этой информацией!
— Мы — альтеры, — негромко проговорил Мирослав. Голос его звучал хрипловато, и он кашлянул, чтобы продолжить. — Если переводить в известные какие-то категории, то, вроде как, маги.
— А маги тоже есть? — позволила я себе пустое любопытство — расширять мировоззрение, так расширять!
— Нет. Есть ведьмы.
— А разница?
— Оно тебе сейчас надо? — Мирослав, устроившийся на табуретке в углу (мое любимое место, между прочим, после детского отбоя!), принял у меня горячую чашку.
Ладно, подумала я, отложим общее образование, и отрицательно мотнула головой.
— Мы умеем работать с материальной энергией.
— И это значит?..
— Значит, не создавать что-то из ничего, а влиять на то, что уже существует. Например, я могу повлиять на потоки воздуха, но не создам ветер вне атмосферы. Я могу повлиять на процессы в твоем организме, но не могу вырастить тебе третью руку.
А жаль, третья рука для матери тройняшек могла бы оказаться настоящим спасением!
— Все это возможно благодаря энергетическим каналам.
— Татуировке.
— Да. Они проявляются у детей в возрасте приблизительно трех лет, но пока что это только зачатки, зародыши будущей системы. Первый этап взросления, инициация. Дальше она будет формироваться и потихонечку наполняться силой, пока где-то в десять-тринадцать лет не наступит второй этап — активация. Только в этом возрасте ребенок получает возможность как-то пользоваться своими силами, но этому тоже надо учиться.
— Понятно, — сказала я, сделав глоток.
“Что ничего непонятно”, — услужливо добавил мозг.
Не человек, ну надо же. Я рассматривала его почти в упор, как картинку “Найди десять отличий”, и не находила ни одного.
Мужик как мужик.
Надо же — альтер!
Кажется, я пробормотала это вслух, потому что Азор усмехнулся:
— Не нравится “альтер”? Тогда есть еще эстус, аргент, домин, лунар… Зови как хочешь.
“Да не хочу я вас звать!” — мысленно взвыла я.
“Поздно” — ответил мне едкий критик внутри меня. — “Альтер-эстус-домин — уже объективная реальность, данная нам в ощущениях!”
Так себе, кстати, ощущения. Страх перед будущим, уныние и легкое, тщательно подавляемое чувство вины. Злость. И снова страх.
Не самое любимое моё сочетание.
— Есть еще что-то, что мне следует знать? — вернулась я к практической стороне дела.
Мирослав задумчиво почесал лоб.
— Честно, мне проще было бы ответить на вопросы, какие они у тебя есть.
— У меня пока нет, — булькнула я из чашки. — Я, знаешь ли, картину мира обновляю, это процесс долгий и требующий вдумчивого погружения.
— Тогда у меня есть, — нахально заявил Мир.
Я подняла на него глаза.
— Когда ты собиралась мне сказать?
Я с независимым лицом изучила угол позади Азора.
Надо будет паутину смахнуть, а то стыдно чело… нечеловека привести.
Синеглазый вдохнул. Выдохнул. Сменил формулировку:
— Ты вообще собиралась мне сказать?
Взгляд в упор прожигал щеку. Я с неохотой и одновременно с вызовом ответила на него:
— Собиралась. Когда узнала, что беременна, даже детектива нанимала. Кстати, ничего он не выяснил, деньги на ветер.
— Ну, если уж он не выяснил даже того, что я искал тебя у твоей подруги, то действительно — деньги на ветер!
Я оставила едкую реплику без ответа. Можно подумать, у него одного тут есть причины злиться! Вместо этого, я продолжила:
— Когда ты сам внезапно свалился мне на голову, я решила, пусть сначала разрешится вся ситуация вокруг “Тишины”. Мне нужно было присмотреться, что ты за человек. Ну а потом… После… Кхм… — я прочистила горло, подбирая приличное определение, — после всех событий — не собиралась.
— Не собиралась?!
Он вскипел как-то вдруг и сразу. Вот только что был уравновешенный мужик, изо всех сил транслирующий в пространство спокойствие, и тут же — рык, рявк… Хорошо, что шепотом. А то закономерным продолжением “рыка” и “рявка” стал бы “рёв”.
А так, понимая, что Мирослав, в принципе, адекватен (пока еще — ну так дети толком и не старались!), я даже не слишком испугалась, и ответный шепот был пропитан ядом: