Radiohead. Present Tense. История группы в хрониках культовых медиа - читать онлайн книгу. Автор: Барни Хоскинс cтр.№ 53

Разница между революцией и непокорностью примерно такая же, как между тем, чтобы свергнуть существующий порядок вещей и погрозить ему кулаком. Когда первое невозможно, нужно все равно держаться за второе – хотя бы для того, чтобы помнить, что вы человек. Непокорность – это настойчивое сопротивление индивидуума непреодолимой силе, от которой он не может избавиться. Вы понимаете, что не можете разрушить колосса. Но вы можете сопротивляться ему словами или знаками. Заявляя, что вы можете сражаться с превосходящей силой и будете это делать, вы, несмотря на абсурдность своих слов, зарабатываете себе определенное достоинство, подвергая себя риску (насколько бы он ни был бесполезным). Вы не способны остановить сокрушительную силу, но провоцируете ее, чтобы она начала разрушения именно с вас.

Власть в человеческом обществе принимает множество форм, а непокорность противостоит ей везде, где может. Самая простая форма непокорности – против сил и нужд природы. Попав в бурю, которая может его убить, человек проклинает ветер и дождь. Он говорит, словно грек Зорба из книги Никоса Казандзакиса: «Ты не проберешься в мою хижину, братец, – я не открою тебе дверь. Ты не погасишь мой очаг, не перевернешь мою хижину!» Эта воля не прометеевская, это воля человеческая.

При любой форме непокорности попавший в беду человек держится за свою волю, которая, возможно, единственное, что у него осталось, умышленно ошибочно описывая сферу полномочий этой воли. Поскольку непокорный человек недостаточно силен, чтобы победить, он сохраняет свою волю с помощью образов: грозит кулаком, называет свое имя, выкрикивает угрозу и прежде всего объявляет: «Я есть…», или «Мы есть…» Это становится еще более необходимым и рискованным, когда жестокая сила создана другими людьми, а не природой обладающей. Барт приводит слова французского революционера Гаде, арестованного и приговоренного к смерти: «Да, я Гаде. Палач, выполни свой долг. Иди и отнеси мою голову тиранам моей страны. Глядя на меня, они всегда бледнели; от отрубленной головы они побледнеют еще сильнее». Приказ отдает он, а не тиран, бросая вызов ложной необходимости применения человеческой силы, узурпировавшей власть природы, – даже если он может приказать этой силе только уничтожить себя.

Ситуация, с которой мы столкнулись сейчас, – это новая необходимость, не безвинная, как ветер или вода, но и не смертельно опасная, как тиран или палач. Природа, с которой мы сталкиваемся, – это иная, вздымающаяся социальная природа, природа, созданная человеком. Это далекая мягкая тирания других людей, просачивающаяся через рассеянные послания, через отречение от авторитета в пользу технологии, через отказ от ответственности под маской ответственности и отговоркой о «помощи». Люди эти бесхребетные, безответственные, услужливые, не демонстрирующие никакой откровенной силы, лишь улыбающиеся или являющие свои благочестивые лица. «Они» – это трусливые друзья. Они здесь, чтобы помочь вам быть счастливыми и делать правильный выбор. («We can wipe you out anytime».)

Она не называет конкретного врага. Не предлагает устроить революцию. Не призывает вас разрушить порядок, с которым вы все равно толком ничего не сможете сделать, – в лучшем случае сделаете козлом отпущения какую-либо его часть, упустив целое. Эта непокорность – возможно, единственное, что нам доступно, и она уж точно лучше, чем просто утонуть в волнах. Она требует сохранения вашего личного голоса.

В одной из песен с Hail to the Thief звучит весьма своеобразный контрлозунг:

Чтобы осознать, насколько же извращенно выглядят эти слова в поп-песне, вы должны вспомнить, что поп-музыка – это вид искусства, практически мономаниакально посвященный производству сильных чувств. Поп-музыка всегда говорит слушателям, что их чувства реальны. А здесь мы видим припев, который отрицает любые отсылки к реальности в восторге, меланхолии и страхе, этим же припевом и вызываемыми. Йорк исполняет эти строки с акцентом на «feel», повторяя их, и если у вас от этой песни хоть где-то бегут мурашки, то наверняка на этом моменте. Он заставляет вас чувствовать – переживать ту самую эмоцию, о которой предупреждает. А потом пропевает предупреждение, чтобы мы не принимали его пение слишком всерьез: «There’s always a siren/Singing you to shipwreck» ^[78]. А эта песня, под названием There There, стала первым синглом с альбома, разошлась миллионами копий и постоянно звучала на радио и MTV.

Это предупреждение просит вас не отказаться от чувств, а прекратить верить, что они всегда на что-то ссылаются, или заслуживают воплощения в реальности, или должны приводить к действиям, выборам или взглядам, – а ведь именно этого хотят от вас послания, которые вы получаете из широкого вещания. Чувства, возбуждаемые поп-песней, могут быть фальшивыми – точно так же, как и чувства, вызываемые любыми другими посланиями, дошедшими до вас через те же каналы, что и поп-песни, могут быть фальшивыми. Вы сами должны их оценивать. Если призывы не доверять широкому вещанию заставят вас перестать доверять и поп-музыке – пусть будет так; может быть, вы как-то неправильно верили в поп. Нужно уметь отличать. Широковещательные послания безличны в одном смысле. Они притворяются, что неравнодушны к вам, хотя на самом деле им наплевать, существуете ли лично вы. Безличная непокорность безлична в другом смысле: она предлагает вам отстраниться, больше не верить, что вы несете хоть какую-то обязанность перед источниками этих посланий – если только они по-настоящему не напоминают вам о том, что вы уже и без того бессознательно чувствовали или уже знали.

В сердце многих песен Radiohead находится закрытое пространство. Если воспользоваться их собственными образами, это будет что-то вроде стеклянного дома. Вы живете под постоянным наблюдающим взглядом и под угрозой вторжения. А если вы попытаетесь кидать камни во внешний враждебный мир, то разобьете собственное укрытие. Так что вы решаете защищать этот дом со всеми его внешними наблюдателями или нет, потому что это место, где вы можете жить и чувствовать, где вы хоть сколько-нибудь укрыты от внешнего мира, пусть даже этот барьер прозрачен и хрупок. В английском языке «стеклянным домом» (glasshouse) называют еще и теплицу, где цветы цветут даже зимой.

Песни Radiohead говорят, что вы должны воздвигнуть барьер, даже из повторяющихся минимальных слов или заявлений о том, что есть «мы», чтобы защитить себя. А потом в каждой песне обнаруживается место, в которое не пустят и вас самих, потому что певец закрыл часть себя от внешнего влияния – точно так же, как делаем (или должны делать) мы все. Мы все должны найти в себе последние укрытия, еще защищающие от внешнего вторжения, и начинать оттуда. Политика следующей эпохи, если, конечно, мы выживем, должна включать в себя воссоздание частной, приватной жизни.