Немецкий дом - читать онлайн книгу. Автор: Аннетте Хесс cтр.№ 30

– Прошло столько лет… Память может подвести.

– Ты полагаешь, они говорят неправду?

– Я уже сказал, что думаю насчет твоей работы.

Ева испугалась, таким несговорчивым она еще отца не видела. Людвиг хотел выйти и уже открыл дверь. Ева встала, нагнала его и, понизив голос, сказала:

– Но это должно выйти наружу. И преступления должны быть наказаны. Не могут же они и дальше просто так жить на свободе.

К ее полной растерянности Людвиг ответил:

– Да, конечно.

И оставил Еву в темной гостиной. Еще никогда отец не был таким чужим. Ужасное чувство, но, наверно, сейчас пройдет. Тут она услышала позади шум и ритмичный шорох, потом скулеж. Пурцель сидел на ковре и вилял хвостом.

– Пурцель, маленький мой, ты еще раз хочешь на улицу? Ну пойдем.

* * *

Ева перед домом ждала, пока Пурцель управится со своими делами. Боль в животе утихла. Она набрала побольше воздуха и, выдохнув, проследила глазами за облаком пара, еще раз сильно выдохнула, облако вышло больше. Пурцель все обнюхивал, в том числе свой фонарь, но не садился. «Что-то с ним не так», – подумала Ева и поплотнее запахнула пальто. Сегодня ночью будет мороз. На припаркованных машинах уже образовался иней. Как слой сахарной пудры. Только одна машина еще была темная. В ней сидели два человека, их головы все время сливались в одну. Ева узнала Аннегрету, которая целовалась с мужчиной. Ева отвернулась и резко затянула Пурцеля в дом. Наверняка опять женатый.

* * *

Шел третий час. Ева набросила на себя второе одеяло, но согреться не могла. Перед глазами мелькали дневные картинки. Отец лежит на спине. Суровый Юрген. Свидетель, который, обмякнув, сидит в гримерке, подобно птице, что ударилась о стекло и теперь прислушивается к себе – выживет она или умрет. Девушка на платформе, которая раскрывает ладонь, после того как увели ее бабушку, в руке кусочек мыла. Жена главного подсудимого в дамской комнате, которая рядом с ней моет руки.

Ева попыталась навести порядок в своих чувствах: любовь, страх, невозможность поверить, странное чувство долга, чужие непонятные истории. Как и родители, как и сестра, она долго не могла уснуть. Только Штефан глубоко спал, растянувшись поперек кровати, возле которой были разбросаны солдатики и крошки кекса. Когда около четырех Ева заснула, ей приснился сон. Фрау Тройтхардт в несоразмерно большой кухне готовит в огромной кастрюле оленье рагу. Возле кастрюли высится куча мясных обрезков размером почти с самое фрау Тройтхардт. Ева говорит ей: «Это слишком много на двоих». Та нетерпеливо смотрит на Еву: «Я вам все-таки покажу. Просто посмотрите сюда». Фрау Тройтхардт берет кусок мяса и бросает его в кастрюлю, потом еще один, еще. По очереди.

* * *

Серьезных морозов больше не было, хоть их и боялись. Зима незаметно отступала, «уходила по-французски», как говорил Людвиг Брунс. Теперь все ждали хорошей весны. По вторникам и четвергам Ева работала в доме культуры, а по понедельникам ходила в прокуратуру, где переводила письменные документы. Теперь она часто видела сны, что было ей несвойственно. Ей снились люди, с которыми она днем сидела на свидетельской трибуне. Чаще всего они начинали говорить и не оставляли ей времени найтись с ответом.

Лагерь чудовищным образом становился ей родным: бараки, хозяйственные корпуса, распорядок. Дома ей не с кем было об этом поговорить. Родители, Аннегрета и слышать не хотели о процессе. Они даже пролистывали статьи, которые почти каждый день появлялись в газетах. Ева начала записывать в синюю школьную тетрадку то, что слышала за день. Первоначальное чувство, что она как-то связана с лагерем, что узнаёт людей, жену главного подсудимого, не уходило.

Она познакомилась с другими девушками – секретаршами в прокуратуре, стенографистками в суде. Во время перерывов они вместе обедали, обсуждая моду и танцевальные площадки. О том, что происходило в зале, они не говорили.

По вечерам, если Юрген никуда ее не приглашал, они созванивались. Вальтер Шоорман с мачехой, вернувшись с острова, не заметили, что Ева была в доме. Фрау Тройтхардт их не выдала. Она теперь, как рассказывал Юрген, часто ему подмигивала. Ей явно нравилось быть сообщницей. Состояние отца не ухудшилось. Напротив, морской воздух, как он сам неоднократно говорил, «прочистил мозги». К радости и огорчению Юргена, отец решил принять участие в составлении нового каталога. Юрген хотел поместить на обложку женщину в норковой шубе. «Отец, нам нужно выбираться из твоей дешевой коммунистической норы!» Но Вальтер Шоорман настаивал на том, что обложку должны украсить дети, играющие на снегу. «Дети наше будущее. Но тебе, вероятно, это невдомек, Юрген». Состоялся жесткий разговор.

Ева каждый день ждала, что Юрген представит ее отцу и его жене. Но приглашения не поступало, а спросить Ева не решалась. Они ходили на танцы или в кино, а когда их никто не видел, целовались. Иногда Юрген гладил ее бедра или грудь. Как будто они не планируют совместное будущее, так казалось Еве. Как-то они пошли на шведский фильм, о котором все перешептывались с расширенными глазами – стенографистки и секретарши в суде, коллеги Аннегреты в сестринской. На фильм пускали только с восемнадцати лет, Ева непременно хотела его посмотреть и с растущим возбуждением следила за женщиной, которая не имела никаких барьеров в половом отношении. Когда на трехметровом экране во второй раз показалась ее обнаженная грудь, Юрген встал и вышел из зала. Ева раздраженно пошла следом и затянула его на неосвещенное крыльцо оружейного магазина «Вилл».

– Это в тебе до сих пор говорит священник? Ты ханжа, Юрген. И зажат.

Юрген возразил, что секс в фильме не имеет ничего общего с его представлениями о близости и утолении желаний. Ничего общего с любовью. Ева не согласилась:

– Я думала, тебе для этого нужен брак. А теперь вдруг любовь? Значит, мы все-таки можем? А может, ты просто не считаешь меня привлекательной? Я была бы тебе благодарна за правду.

На это Юрген назвал ее любострастной. И хотя такого слова в словаре Евы не было, она возмутилась. Ей трудно было себе представить, что это она умоляет мужчину переспать с ней.

– Ты унижаешь меня!

– Это твоя прерогатива!

Вернувшись домой после этого похода в кино домой, Ева постучалась к Аннегрете. Опытная сестра пришла к выводу, что Юрген гомик, и Еве нужно решить, может ли она с этим жить. Ева горько плакала в эту ночь, но на следующее утро Юрген стоял в дверях с цветами и таким несчастным лицом, что она его простила. Она смотрела в его глаза и видела, что он любит, желает ее. Конечно, что-то его останавливало. Но Ева прогнала эту мысль. Может, он просто не такой, как все.

* * *

Ранним утром с запада в темный еще город пришел первый теплый весенний ветер. В пансионе «Солнечный» венгр Отто Кон уже давно не спал. Каждые несколько минут он брал часы с ночного столика, открывал крышку и смотрел на циферблат. Сотрудники прокуратуры наперебой утешали его: все, к сожалению, занимает больше времени, чем предполагалось, поскольку был изменен порядок слушаний. Много дней он терпеливо ждал. Но сегодня настал его черед. За оранжевыми занавесками светлело, зачирикала первая птица. Серьезно, неутомимо она выводила все те же три звука. Пю-па-пи. Пю-па-пи. Когда часы показали семь, венгр встал. Он, как всегда, спал в одежде. И, как всегда по утрам, надев черную шляпу с узкими полями, достал из чемодана маленькую темно-коричневую бархатную сумочку с надписью на иврите. Кон посмотрелся в зеркало и с удовлетворением отметил, что борода отросла и уже покрывает воротник рубашки.