Мы против вас - читать онлайн книгу. Автор: Фредрик Бакман cтр.№ 81

Наконец Адри – именно она – посмотрела на часы и призналась:

– Я люблю тебя, братишка. Но я поеду на матч.

– Я тоже! – прокричала снизу, сквозь снегопад, мама.

Потому что они с Адри помнили жизнь до Бьорнстада. Другие дети были слишком малы, но Адри помнила, откуда и почему бежала ее семья и что они обрели здесь, в Бьорнстаде. Безопасность, место, где можно построить дом. Это их город. Беньи нежно похлопал ее по руке и шепнул:

– Я знаю.

Адри поцеловала его в щеку и прошептала, что любит его, – на двух языках. Пока она лезла вниз, Катя и Габи колебались, но в конце концов последовали за ней. Они ехали на матч по той же причине, по какой могли бы остаться дома: ради своего брата, ради своего города. Им хотелось бы, чтобы Беньи сегодня играл, но они знали: никакие их слова не заставят его изменить решения. В конце концов, он один из них. Говорят, некоторые ослы дразнят других ослов: «Ты упрямый, как Ович».

Пока мать с сестрами садились в машину и выезжали на дорогу, Беньи сидел на крыше. Курил в одиночестве. Потом слез вниз, оседлал велосипед и поехал через лес. Но не в ледовый дворец Хеда.

* * *

Когда дети только начинают играть в хоккей, им говорят, что надо просто стараться изо всех сил. И только. Но всем известно, что это ложь. Всем известно, что в хоккей играют не для развлечения, что он измеряется не затраченными усилиями, а результатом.

«Бьорнстад-Хоккей» выехал на лед; на рукавах игроков было имя одной из мам, и, хотя матч был выездной, многие места на трибунах занимали люди в зеленых футболках с надписью «Бьорнстад против всех». Мужчины в черных куртках развернули вызывающий транспарант над стоячей трибуной – такой же, какую приговорили к сносу в их собственном ледовом дворце, и слова на транспаранте были адресованы и фанатам «Хеда», и Петеру Андерсону: «Кто захочет нас нагнуть – пусть попробует рискнуть!»

Внизу, на арене, началась игра. От невыносимого гвалта закладывало уши, хоккеисты «Бьорнстада» играли на пределе сил. Дрались не на жизнь, а на смерть. Выкладывались всерьез, по полной. Но Видар стоял на трибуне, а где Беньи, не знал никто. Вратарь и капитан команды. Возможно, по большому счету «Бьорнстад» и заслуживал победы, и было бы только справедливо, если бы все кончилось, как в сказке, но хоккей меряет другой меркой. В хоккее считаются только забитые шайбы.

«Хед» забил первую. И еще одну. Потом еще и еще.

Красные трибуны скандировали так, что лопались барабанные перепонки. Но Петер Андерсон ничего не слышал. Когда разрывается сердце, то уши наполняет звон.

* * *

Вещи были уже сложены, сумки лежали в машине. И все же учитель сидел за кухонным столом и смотрел в окно, надеясь, что из-за деревьев вынырнет некто с грустными глазами и диким сердцем. Он ждал так долго, что, увидев Беньи, сначала решил, что ему показалось. И лишь когда стук двери ударил его в сердце, учитель поднялся и, не сводя глаз с губ вошедшего, с трудом выбрал несколько слов из всех, что теснились внутри.

– Я… хотел кое-что написать… – неловко извинился он, указав на заждавшиеся на столе ручку и чистый лист.

Беньи молчал. В домике стоял холод, но на учителе была только белая рубашка из тонкого льна. Она легко упала к его ногам, беззаботно смявшись, как беззаботно лохматятся волосы воскресным утром, от него пахло теплой кожей и свежим кофе. Беньи открыл рот, но слова не шли. Он огляделся: одежда исчезла, личные вещи куда-то делись. Учитель, кажется, истолковал его взгляд как обвиняющий и пристыженно забормотал:

– Я не такой смелый, как ты, Беньямин. Я не из тех, кто остается, чтобы драться.

На двери все еще виднелась глубокая отметина от ножа. Беньи протянул руку, в последний раз коснулся небритой кожи. Прошептал:

– Я знаю.

Учитель на секунду удержал его ладонь на своей щеке и закрыл глаза:

– Звони, если будешь… где-нибудь еще. Может быть, в другом месте все вышло бы иначе.

Беньи кивнул. В другом месте, может быть, что-нибудь и вышло бы. Что-нибудь большее.

Уже сидя в машине, учитель вспомнил цитату из какого-то философа: «Человек – единственное существо, которое отказывается быть тем, что оно есть». Он пытался припомнить, кто это сказал. Альбер Камю? Учитель крутил цитату в голове, пока ехал через Бьорнстад, потом через лес. Надо сосредоточиться на этих словах, иначе его затопят чувства и он перестанет видеть дорогу.

Далеко позади Беньямин Ович сел на велосипед и поехал в другом направлении. Может быть, придет день, когда он станет свободен. Но не сегодня.

* * *

В конце периода, когда «Хед-Хоккей» вел уже 4:0; на трибуны прошмыгнули четверо мальчишек из Хеда. По двое с каждой длинной стороны. Обычные старшеклассники – им потому это и поручили, чтобы никто ничего не заподозрил. На них даже не было красных свитеров, чтобы не привлекать внимание. Мальчишки притащили мешки для мусора – накануне вечером мешки тайно пронесли в мужскую раздевалку специально для этой цели. Очень скоро мальчишки начнут швырять их содержимое во врагов. Когда придет время, когда души фанатов «Бьорнстада» и так будут раздавлены, – их добьют.

Многие с красных трибун скажут потом, что это была часть игры, чисто символическая, всего лишь хоккей. Скажут даже, что это «просто шутка». Просто кто-то хотел насолить противнику, задеть побольнее. Растоптать. Уничтожить. Сровнять с землей.

Мальчишки подкрались к стоячим местам «Бьорнстада» раньше, чем их заметили. А когда заметили, было уже поздно. Из мешков мальчишки стали выхватывать дилдо и другие секс-игрушки, одну за другой, сотнями: фаллоимитаторы посыпались на пригнувшихся мужчин в черных куртках, как дождь снарядов. А красные трибуны снова принялись скандировать, с еще большей яростью, с еще большей угрозой:

ПИДОРЫ! ШЛЮХИ! НАСИЛЬНИКИ! ПИДОРЫ! ШЛЮХИ! НАСИЛЬНИКИ! ПИДОРЫ! ШЛЮХИ! НАСИЛЬНИКИ!

* * *

О Теему Ринниусе мы можем говорить что угодно, потому что о нас он говорит что захочет. Собственный опыт научил его, что дискуссии о насилии почти всех людей превращают в лицемеров. Если его спросить напрямую, он ответил бы: большинство не склонных к насилию мужчин и женщин считают, что от насилия их удерживает «мораль». У Теему было для них одно слово: «вруны». Неужели они не врезали бы, если бы могли? Когда над ними издеваются в транспорте? На работе? Когда над их женами измываются в пивной, над детьми – в школе, а над родителями – в больнице? Сколько раз какой-нибудь рядовой обитатель таунхауса или владелец лабрадора мечтал стать человеком, которому все нипочем? Теему был уверен: нехватка агрессии не имеет никакого отношения к морали; если ты можешь кого-нибудь отметелить, ты это сделаешь. Если ты не прибегаешь к насилию, значит, сил у тебя на него просто нет.

Они не умеют драться, они в жизни не видели никого по-настоящему сильного. Умели бы, видели бы – вышли бы из машины и привели бы в чувство придурка, который жмет на клаксон, набили бы на родительском собрании морду папаше, который поносит их семью, приперли бы наглеца-официанта к стенке и заставили бы его сожрать счет. В этом Теему был уверен.