– Как я уже говорила, – заметил голос, – полную ахинею. Твое сознание спало, памяти требуется какое-то время, чтобы восстановиться. До тех пор твои мысли будут раскиданы где попало. Ты помнишь, как тебя зовут?
Я еще несколько минут лежал в полной темноте, с наглухо залепленными глазами, стараясь собраться с мыслями.
– Чарли Уортинг, – выпалил я, как только этот факт всплыл у меня в сознании, – БДА‐26355Ф. Мне исполнится двадцать три года на девятый день после Весеннего пробуждения, я обитаю в пятьсот шестой комнате в «Черной мелодии», в Кардиффе.
– Уже лучше, но все равно чушь, – продолжал голос. – Однако вернемся к моему первому вопросу: ты сказал Лоре и Фоддеру, что уезжаешь последним поездом. Итак: что ты до сих пор делаешь здесь?
Мне пришлось очень напрячь мысли. Был разговор о том, чтобы куда-то ехать на Снегоходе… Нет, опять ускользнуло.
– Хорошо, – раздался голос, – похоже, пришло время отдернуть занавес.
Женщина вложила мне в ладонь что-то влажное, и я осторожно протер коросту, слепившую во сне мои глаза. Я потянул за верхнее веко, короста лопнула с буквально различимым на слух треском, и тотчас же ко мне вернулось зрение – сначала очень яркое и искаженное, но по мере того как кора больших полушарий мозга оживала после длительного сна, окружающий мир постепенно приходил в некое подобие порядка.
Первым делом я увидел Клитемнестру, точно такую же, какой она была, когда я видел ее в последний раз. Однако вместе с Клитемнестрой пожаловало нежеланное осознание того, что я не возвратился в Кардифф.
– «Сара Сиддонс», – вздохнул я, – Двенадцатый сектор.
– Он облепляет человека подобно плесени и нуждающимся родственникам, – сказала женщина, сидящая на стуле рядом с кроватью. – Мы называем его «Двенадцатым» или чаще «Трясиной». Быть может, когда-нибудь он тебе понравится. Такое маловероятно, но возможно.
У нее были коротко подстриженные мышино-серые волосы, она была одета в грязно-белый Зимний комбинезон, какой любят Консулы, Лакеи и военные, и смотрела на меня с насмешливой улыбкой. Возраст ее был от очень нездоровых двадцати до крайне здоровых сорока, в чертах лица сквозило что-то южное, а над нашивкой с фамилией красовалась пара серебряных аистов. На поясе висели две «Колотушки», а к бронежилету, как и у Фоддера, было пришило Д-кольцо.
– Привет, – сказал я, усиленно моргая, чтобы прогнать клейкую липкость.
– Я Вице-консул Бронвен Джонс, – сказала женщина, – но все зовут меня просто Джонси. Прозвище слишком очевидное, и я от него не в восторге. Я бы предпочла что-нибудь в духе «Ледяной девы», «Черной вдовы» или «Замороженной оладушки», однако в таких делах не выбирают.
– «Замороженная оладушка»?
– Это у меня стоит на третьем месте, – призналась Джонси, – мне самой тоже не очень-то нравится.
– А меня называли «Кривым», – сказал я в надежде выставить себя в лучшем свете за счет самой призрачной общности пережитых ощущений. – Думаю, это очевидно.
– Я только сейчас заметила.
Джонси протянула мне левую руку. Правая ее рука почти полностью отсутствовала, а то, что оставалось, зажило плохо: Зимние заплатки всегда выглядят кое-как.
Где-то засвистел чайник, Джонси встала и скрылась в соседней комнате, а я потянулся, чувствуя, как мышцы дрожат от усилия и тотчас же сжимаются в судорогах. Я предпринял несколько попыток встать, с разной степенью успеха, и к тому времени как вернулась Джонси с двумя кружками в руках, я уже мог самостоятельно держаться на ногах. Как оказалось, Джонси принесла горячий шоколад, сладкий и густой, и как только я его выпил, температура моего ядра поднялась. Туман у меня в голове стал рассеиваться гораздо быстрее, и вместе с этим вернулись нежеланные воспоминания. Аврора врезала Логану с такой силой, что впечатала его в стену, я застрял в Двенадцатом секторе и поселился на несколько дней в «Саре Сиддонс», перед тем как двинуться в путь на Снегоходе. У меня также возникло неуютное ощущение того, что мне приснилось возвращение на Говер, порожденное памятными детскими впечатлениями, к которым добавились несколько картин и художница, по какой-то необъяснимой причине названная мною Бригиттой, что было довольно странно, поскольку единственной Бригиттой, какую я знал, был кусачий спаниель с вонючими ушами, живший когда-то давно у сестры Плацентии.
Все это было тревожно. Не сам сон, бесспорно, приятный, пусть и представляющий собой беспорядочный набор чепухи, но то обстоятельство, что он мне приснился. Сны снятся только тем, кто зарабатывает по тарифу «Бета». Если всплывет то, что я вижу сны, в социальном отношении со мной будет кончено, и, что хуже, получится, что я зазря пошел на риски, связанные со службой Зимним консулом. Но сказать это можно будет только тогда, когда я определю, что есть что.
Я потянулся и почувствовал, как снова сразу же свело мышцы.
– Для начала не торопись, – сказала Джонси, открывая ставни. – Тише едешь – дальше будешь.
В комнату хлынул серый свет. Я уселся в кровати и откинул одеяло, и тут меня ждало новое потрясение, третье за это утро.
Я был худой. Очень худой. Прямо тощий.
Джонси вопросительно подняла брови.
– Плывешь против ветра? – спросила она, оглядывая мое тощее тело. – Только очень храбрый или бесконечно глупый человек отправляется навстречу первой Зиме, не подготовив путь к отступлению. Ни в коем случае не показывай это Токкате. Она очень серьезно относится к безрассудной беспечности по отношению к индексу массы тела. На самом деле, – подумав немного, добавила Джонси, – она, в общем-то, относится серьезно ко всему. Она относится серьезно даже к тому, чтобы относиться серьезно.
В настоящий момент точка зрения Токкаты меня не слишком интересовала. Потом – это другое дело, но только не сейчас. У меня оставался всего один вопрос.
– Какой сегодня день?
– Засыпание плюс двадцать семь.
– Что?
– Плюс двадцать семь. Ты провел в отключке четыре недели.
Мне потребовалось какое-то время, чтобы переварить этот факт. Я бросил взгляд на будильник, остановившийся вскоре после того, как я заснул. Без него я непредумышленно скатился в зимнюю спячку. Мне стало стыдно. Заснуть во время первой зимовки – удел дилетантов.
– Итак, – сказала Джонси, – начнем сначала: что ты здесь делаешь?
Я постарался все объяснить как мог быстро и правдиво. Рассказал, как Аврора спасла меня от Логана, как я разговаривал в Консульстве с Лорой и Фоддером, как застрял в Двенадцатом секторе, как снова встретился с Авророй, как должен был уехать, как поселился в этой комнате.
– И прежде чем я успел что-либо сообразить, вы меня разбудили.
– Переспал, да? – усмехнулась Джонси. – Не слишком хорошее начало.
– Да, – согласился я, – совсем плохое начало. Но почему вы разбудили меня сейчас, – добавил я, – а не четыре недели назад?