Черное воскресенье - читать онлайн книгу. Автор: Томас Харрис cтр.№ 44

Она махнула рукой на попытки выглядеть моложе своих тридцати лет, отказалась от молодежного стиля в одежде и поведении и все больше входила в образ респектабельной еврейской матроны. «Блумингдейл», «Сакс», «Лорд энд Тейлор» постепенно сделались обычными целями ее субботних прогулок. Дома царил идеальный, раз и навсегда заведенный порядок, и Рэйчел платила непомерное жалованье приходящей прислуге, поскольку та научилась не только поддерживать чистоту, но и во всем следовать привычкам своей нанимательницы.

А теперь тут обосновался Кабаков. Он шлепал босиком из комнаты в комнату, даже не застегнув пижамы. Он шарил по книжным полкам, не переставая при этом грызть кусок салями. Взяв в руки какую-нибудь вещь, он никогда не клал ее на место; казалось, ему доставляет удовольствие вносить хаос и неряшливость в квартиру Рэйчел. Раздражало это несказанно.

Последствия его контузии уже не внушали Рэйчел особых тревог. Головокружения стали реже, а потом и вовсе прекратились. По мере того как он выздоравливал, их беседы становились все дольше и теплее, перерастая рамки безличных отношений между доктором и пациентом.

Кабакову нравилось общество Рэйчел. Разговаривая с ней, он чувствовал приятную необходимость шевелить мозгами, поскольку обсуждались вопросы, о которых он раньше почти не задумывался. Но ему нравилось и просто смотреть на нее — длинноногую, стремительную и очень миловидную. От природы Кабаков был довольно влюбчив, и профессиональное одиночество давалось ему нелегко. В конце концов Кабаков решился рассказать ей о своей миссии.

Выполнить это намерение оказалось не так-то просто — мешала многолетняя привычка скрывать мысли и обуздывать язык. Но все же здесь был особый случай. Ведь Рэйчел пришла к нему на помощь в трудную минуту, причем сделала это по собственной инициативе, не колеблясь и не задавая лишних вопросов. К тому же теперь она оказалась втянутой в дело; не исключено, что ей может грозить опасность, и лучше ей об этом знать. Кто-кто, а Кабаков не питал иллюзий по поводу истинных причин визита террористки в рентгеновскую лабораторию.

Его откровенность объяснялась не только сентиментальными побуждениями. Имелась и причина практического свойства: Рэйчел могла помочь советом. Не следовало пренебрегать ее ясным аналитическим умом. Возможно, в заговоре участвовал Абу Али, профессионал-психолог, и Рэйчел тоже психолог и психиатр. Среди террористов есть женщина, и Рэйчел — женщина. У нее прекрасная интуиция, она разбирается во всех нюансах человеческого поведения и к тому же, будучи американкой, может предвидеть ход мыслей своих соотечественников.

Кабаков умел перевоплощаться в араба и думать, как араб, но сумеет ли он думать и рассуждать по-американски? Да и есть ли вообще на свете какая-то специфически «американская» манера рассуждения? Личные впечатления Кабакова не подтверждали такую гипотезу; поступки и слова большинства людей в Штатах выглядели чертовски непоследовательными. Впрочем, это молодая страна и, возможно, со временем у них все-таки выработается собственный стиль.

Он говорил, а Рэйчел внимательно слушала, не переставая быстро и ловко перебинтовывать его обожженную ногу. Он рассказал о ячейке «Черного Сентября», которая скрывается в одном из северо-восточных штатов и готовит какой-то грандиозный теракт, раздобыв специально ради этого полтонны пластиковой взрывчатки. Он объяснил, что в интересах Израиля должен найти и остановить убийц. Потом, спохватившись. Кабаков торопливо добавил несколько слов о соображениях гуманности и общечеловеческой важности порученного ему дела.

Рэйчел давно уже закончила перевязку и теперь сидела на ковре, скрестив ноги и низко опустив голову. Кабаков говорил, обращаясь к пробору в ее блестящих темно-рыжих волосах. Изредка она поднимала глаза и что-нибудь уточняла, внимательно глядя ему в лицо.

Его удивила и обрадовала спокойная реакция Рэйчел — при всем уважении к ней Кабаков не ожидал, что она сохранит такую невозмутимость. Ведь, в сущности, он внес в эту опрятную квартиру пылающую головню, негасимое пламя ближневосточной войны. Но он был бы удивлен куда больше, узнав о чувстве, которое она испытала, слушая его рассказ: на нее снизошла не тревога, а огромное облегчение, радость врача, убедившегося, что больной действительно вне опасности.

Путаные и неопределенные ответы Кабакова на вопросы о том, что предшествовало взрыву и как он чувствовал себя в госпитале, его последующая замкнутость — все это мешало ей составить верное представление о серьезности полученной им черепной травмы и о возможных последствиях. А сейчас, спрашивая и слушая, она получала достоверную картину психического состояния пациента. Судя по всему, он был в полном порядке: не наблюдалось ни частичной амнезии, ни синдрома Корсакова, словом, ни одного из тех грозных признаков, которые свидетельствуют о необратимых нарушениях в головном мозге. Расспросы не вызывают раздражения, возбудимость нормальная, и эмоциональные реакции адекватны. В целом можно считать, что контузия на его психику не повлияла. Отрадно.

Довольная полученными результатами и сделанными выводами, Рэйчел отвлеклась от формы и сосредоточилась на содержании, на подробностях событий, излагаемых Кабаковым. Отныне он и Рэйчел были уже не пациентом и врачом, а равноправными партнерами и соратниками.

Кабаков завершил свой рассказ, назвав две проблемы, не отпускавшие его ни на миг уже несколько дней — кто этот американец и где террористы планируют нанести удар? Он умолк и тут же ощутил смутный стыд, как будто она увидела его плачущим.

— Сколько лет было Музи? — негромко спросила Рэйчел.

— Пятьдесят шесть.

— И его последние слова были: «Главный — американец»?

— Да, так он и сказал. — Кабаков не понимал, какую дополнительную информацию она собирается извлечь из этой детали.

— Хочешь услышать мое мнение?

Он кивнул.

— Я думаю, что ваш американец — мужчина старше двадцати пяти лет, белый, не еврей.

— Откуда вы знаете?

— Я не знаю, а предполагаю. Именно человека, описанного сейчас мной, скорее всего назовут просто «американцем». Вероятно, он не очень молод, иначе пожилой Музи воспринял бы его как «парня» или «мальчишку». А будь он евреем, латиноамериканцем, чернокожим или арабом, хотя и гражданином США, Музи сообщил бы об этом в первую очередь. В его глазах национальность наверняка определялась расой. Вы с ним говорили только по-английски?

— Да.

— Ну вот, видите. Если бы речь шла об американке, Музи сказал бы «женщина» или «американская женщина». В общем, слово «American», употребляемое в качестве существительного, в устах Музи могло обозначать только белого мужчину среднего возраста, к тому же не семита. Во всех других случаях «American» было бы прилагательным. Наверное, мои рассуждения кажутся вам чересчур академичными, но думаю, что я не ошибаюсь.

Восхищенный Кабаков связался с Корли и пересказал ему выводы Рэйчел.

— Что же, это сужает круг поисков примерно до сорока миллионов человек, — бодро заметил фэбээровец. — Ну, да ладно, хоть какая-то зацепка появилась, и то слава Богу.