Между панк-роком и смертью - читать онлайн книгу. Автор: Трэвис Баркер cтр.№ 8

Я пошел в церковь и спросил священника, почему бог забрал маму. Я не понимал, почему это произошло и что мне делать: «Если у вас, ребята, все ответы записаны в Библии, почему я не получаю ответа?» Он так и не ответил на мой вопрос. Я по-прежнему верил в бога, но в церковь ходил только на свадьбы и похороны.

РЭНДАЛАЙ БАРКЕР (сестра)

Наша мать была мягким, добрым, общительным человеком. Помню, как она разговаривала по телефону со своими братьями и сестрами, – она всегда смеялась. У нее был счастливый, приятный смех. В отличие от смеха нашего папы, над смехом которого начинаешь смеяться сам, потому что тебе становится неловко. Это просто умора: папа, не смейся на людях.

Дома мы всё время смотрели мюзиклы и фильмы с Элвисом Пресли. И постоянно ждали шоу Лоренса Велка. Мы обожали музыкальные шоу вроде «Monkees» и «Семьи Партриджей». А еще «Стар Серч».

После смерти матери мы с Трэвисом какое-то время не ладили. Думаю, мы ненавидели друг друга. Мне, как старшей из детей, было трудно осознать, что теперь я должна стать им своего рода матерью, хотя мне было уже двадцать два.

Сестры всегда заботились обо мне после смерти мамы и даже возили меня на занятия по игре на ударных. У меня много времени ушло на то, чтобы понять, через что пришлось пройти всей нашей семье, – в тринадцать я видел только свою собственную боль, но ведь я не единственный, кто тогда страдал. Я слышал, что кто-то видел, как папа стоит на эстакаде. Не знаю, хотел ли он прыгнуть, но у него точно не всё было в порядке. По понятным причинам. Меньше всего на свете я хотел потерять и его.

Вскоре после смерти мамы папа перевез к нам свою подружку Мэри. Это было так больно – словно доказательство того, что мамы больше нет. Когда Мэри переехала к нам, они с папой рылись в мамином шкафу и думали, какие из ее вещей оставить. Я испугался. Я так боялся, что она будет носить мамину одежду, что взял из шкафа охапку вещей, вынес их из дома и выбросил в мусорный бак у ближайшей начальной школы. А потом поджег.

Я даже не злился на Мэри – я защищал мамину память. С деньгами было туго, и ситуация была ужасная. Мы с сестрами никогда не вступали в заговор против Мэри и даже не болтали о ней за спиной, но я не был готов ее принять – ни ее, ни кого-либо другого – в нашем доме.

Потом папа потерял работу. Они с Мэри работали в одном месте, и там поняли, что они встречаются. У них были правила, запрещающие сотрудникам встречаться друг с другом, и его уволили. Однажды вечером папа объявил, что мы можем переехать в Нью-Мексико: там должна быть работа. Мне пришлось ехать с ним и Мэри в Нью-Мексико узнавать насчет работы. Тогда я впервые провел с Мэри достаточно много времени: мы ехали на машине семнадцать часов. Оказалось, что она хорошая женщина. Хорошо, что мы узнали друг друга получше, но я всё равно ненавидел Нью-Мексико и дал папе это понять.

«Папа, если ты переедешь сюда, я перееду к тете Нэн. Здесь никто не играет. Всё, чего я хочу, – играть на барабанах, а здесь для этого не подходящее место. Я не могу здесь жить». Папа объяснил, что у него есть потенциально хорошее предложение работы, и если у семьи в скором времени не появятся деньги, то мы все будем жить на улице, в том числе я и моя ударная установка. Мы поселились на два дня в маленькой гостинице, пока папа проходил собеседование. Пейзаж состоял из пустыни и кактусов, и от этого весь город выглядел еще более суровым.

С работой в Нью-Мексико не срослось, так что мы вернулись в Калифорнию. Иногда Мэри оставалась у нас, потом сняла квартиру за углом, но всё равно много времени проводила с нами. Однажды вечером Мэри приготовила для всех ужин. Я пришел домой и увидел, что на ужин мясо. Я сказал: «Папа, я не ем мясо. Я поем где-нибудь еще». Он пришел в ярость, потому что я сказал это прямо при Мэри и задел ее чувства, так что он ударил меня по голове, и все мои сорок пять кило полетели в стену.

Спустя месяц учебы в старшей школе у меня начались серьезные отношения с девушкой по имени Мишель. Я был без ума от нее: она была очень горячей, и она стала ниточкой от меня к остальному человечеству. В тот период, когда я больше ни с кем в школе не хотел общаться, она изменила мой ритм. Тогда я впервые по-настоящему влюбился. Мы всё время были вместе и даже похожи друг на друга: люди говорили, что мы как брат и сестра. Я всегда носил прическу как у Тони Хока, с длинной челкой, а после смерти матери вообще перестал стричься. Я отращивал волосы, пока не стал похож на металлиста.

В старших классах я увлекался металом: Metallica, Slayer, Sepultura. Но по-прежнему любил и хип-хоп: я открыл для себя KRS-One, House of Pain, Pharcyde, N.W.A и Cypress Hill. В предпоследнем классе я узнал обо всём, что происходит в Сиэттле, и полюбил его музыку: Soundgarden, Alice in Chains, Screaming Trees, Mother Love Bone, Mudhoney. Мы с Мишель постоянно обменивались друг с другом кассетами.

Моя семья распалась, и я испытывал ужасную боль от потери матери. Музыка была для меня способом выразить свой протест, будь это хип-хоп или панк-рок. (Барабаны и скейт тоже помогали.) Во всей этой музыке бунтарская энергия, которая заставляет почувствовать, что ты крушишь всё вокруг себя. Я включал на полную громкость Descendents, Face to Face и Rage Against the Machine. Когда у тебя такая паршивая жизнь, как-то не хочется ставить, например, Билли Джоэла.

Все мои музыкальные вкусы сошлись воедино, когда я рос вместе с Beastie Boys, потому что они читали рэп, но в то же время были панками: иногда они играли на своих инструментах, а еще сделали кавер на песню Minor Threat. Когда я был помладше, я обожал песню «(You Gotta) Fight for Your Right (to Party!)», а по мере развития моего музыкального вкуса группа росла вместе со мной. Как раз во время выхода альбома «Check Your Head» (одного из лучших альбомов в мире) я познакомился с Джимом, и мы стали дружить.

Мы с ним решили, что мы Beastie Boys. Мы одевались как они, выучили всю их музыку, все группы, которые они перепели и которые упоминали в интервью. Мы ходили на все их концерты, куда нам удавалось попасть, – мне посчастливилось послушать их вживую десять раз. Они изменили мою жизнь: то, как я одеваюсь, какую музыку слушаю, мой взгляд на мир. Я частично сбрил волосы, как у Эд-Рока. До сих пор, когда я отращиваю волосы, там видна такая линия – они так растут потому, что когда-то я хотел быть похожим на Адама Хоровица.

Когда я слушал Beastie Boys, всё в жизни становилось веселее. Мы с Джимом ставили один из их альбомов и читали рэп. Мне нравилось исполнять партии Майка Ди, а он всегда был за Эд-Рока. А потом, когда я стал постарше, моим любимцем стал Яук. Они даже на мою игру на ударных положительно повлияли, потому что я пытался повторять их ударные партии: Джим предлагал мне сыграть песню вроде «Hey Ladies» – там было много сложных вещей, но да, у меня и правда получалось.

Мы с Мишель встречались примерно два года, и то расходились, то снова сходились, но потом разошлись насовсем. Это еще мягко сказано. Вообще-то, я вел себя как урод: я ей изменял. Много. Я начал спать с ее лучшей подругой, и это было жестко. Мы тусовались дома у Мишель все втроем. У Мишель создалось впечатление, что я терпеть не могу ее подругу, а ее подруга заставила ее думать, что ненавидит меня. Но когда Мишель засыпала, мы спускались вниз и целовались, а потом занимались сексом. В конце концов Мишель догадалась, и на этом наши отношения закончились. Она уехала в колледж и нашла парня, который относился к ней лучше. Я не пропускал ни одной юбки. Когда я окончил школу, у меня было уже пятнадцать девушек.