Майя Плисецкая. Богиня русского балета - читать онлайн книгу. Автор: Елена Обоймина cтр.№ 52

Майя Михайловна любила общаться с молодыми и всегда была окружена ими. На гастролях танцовщики, как верные пажи, сопровождали ее в походах по бутикам.

– А ходить с ней по магазинам – сущее наказание! – говорил один из них, Виктор Барыкин. – Ее слабость – хорошая обувь. На гастролях во время прогулки по городу она обязательно заходила в обувные магазины. И не покидала их, пока все не перемеряет. Мы могли ждать ее по нескольку часов.

А еще Майя Михайловна весьма азартный карточный игрок. В самолете, разумеется, она всегда летала только первым классом, а я экономическим. Так вот во время длительных перелетов она подходила ко мне и просила: «Пойдемте ко мне, в первый». И зачем же она меня звала? Играть в подкидного дурачка. Она обожает эту игру.

Пристрастие к молодым спутникам продолжалось и за пределами театра. Казалось, Плисецкая меньше всего боялась сплетен. Из рассказов поклонника балерины, Игоря Пальчицкого:

– Когда она готовила «Кармен» с Альберто Алонсо, была зима, Родион Константинович куда-то уехал. Я после института приходил к ней на Горького, и мы на 9-часовой сеанс ходили в сад «Эрмитаж», в кино. Майя, странная такая вещь, безумно любила смотреть на красивых женщин: умирала от Софи Лорен и особенно от Сары Монтьель – была такая испанская артистка. Знаменитый фильм «Королева Шантеклера» мы с ней раз десять смотрели.

Я никогда не забуду, как мы с ней приехали в Киев. Она там «Лебединое» танцевала, и мы пошли на рынок на Крещатике…

Еще она умела радоваться вместе с коллегами, получившими высокие и заслуженные награды. В балетной среде знают: это всегда дорогого стоит.

– Меня часто спрашивают: как вы выживаете, в балете же столько зависти, недоброжелательства, – говорит балерина уже другого поколения Светлана Захарова. – Но посудите сами: ведь все это присуще любой профессии, особенно в отношении человека, достигшего определенных высот в своем деле. Будь он в балете или опере, драматическом театре или на эстраде, на предприятии, в офисе или в любой другой сфере. Если вы работе в коллективе, это неизбежно. И я не вижу ничего в этом ужасного, правильная зависть и здоровая конкуренция – стимул к развитию.

Впрочем, иногда у Майи Михайловны были и свои внутренние причины радоваться за товарищей. Однажды в классе она поздравила Екатерину Максимову с присуждением ей Государственной премии, а спустя время призналась:

– Я была очень рада. Во-первых, она получила эту премию не коллективно, а лично. А во-вторых, я понимаю Катю. Одна из лучших балерин Большого театра выдвигалась на премию не театром, а Союзом театральных деятелей. Вечные интриги главного балетмейстера…

Но все балетные знали: на язык к Плисецкой лучше не попадаться. Про одну красивую балерину, имевшую претенциозную походку, Майя Михайловна обронила:

– Она прошла с таким видом, будто у нее вместо известного места находится бриллиант.

«Одну именитую балерину назвала “недопеченным блином”. Про другую сказала, что в танце она напряжена, словно ”гадящая собака”», – пересказывал Родион Щедрин.

Подобные недобрые высказывания, передаваемые в театре из уст в уста, несомненно создавали Плисецкой определенную репутацию. Но ее отношение к профессии и любимому искусству, которому она служила, заставляли многих относиться к ней с большим уважением. Еще раз обратимся к воспоминаниям Владимира Лагунова: «Однажды в Париже мы – группа М. Плисецкой – выступали в Кур-Каре Лувра на открытом воздухе. В один из гастрольных дней температура воздуха не поднималась выше 16 градусов – это ниже дозволенной для выступления на открытой площадке. Среди артистов пошел ропот возмущения. А зал был полон. Начинается второй акт “Лебединого озера”. Плисецкая первая разделась и вышла в балетной пачке на сцену – ей было за 50 лет…»

Случилось так, что «Болеро» Мориса Равеля в постановке его тезки, Мориса Бежара, раз и навсегда очаровало Плисецкую. Летом 1974 года в Дубровнике – есть такой город в Хорватии – прима попала на вечер балета, во время которого исполнялось и это «Болеро». «Это было невообразимо хорошо, – вспоминала Майя Михайловна. – Я сошла с ума. Бредила. “Болеро” должно стать моим. Пускай я не первая. Я стану первой. Это мой балет. Мой!..»

Вернувшись в Москву, балерина написала письмо хореографу: дорогой Морис, восхищена, хочу танцевать, не могли бы Вы поработать со мной, «Болеро» – мой балет… Один из приятелей не только перевел ее послание на французский, но и раздобыл приблизительный адрес Бежара в Брюсселе.

Ответа не было… Ясное дело, письмо перехватили, цензура не дремлет, думала Майя Михайловна.

Прошел год. Вдруг неожиданно ей предложили сняться в бежаровском «Болеро» в Брюсселе. Французско-бельгийский фильм предназначался для телевидения.

– Так я же никогда «Болеро» не танцевала. Только мечтала, – ответила балерина.

– Но вы его видели? Вам нравится?

– Я помешана на нем.

– Сам Бежар берется разучить его с вами. Недели хватит? Перед съемками четыре спектакля.

– Согласна, согласна, согласна, согласна…

– Телевидение платит хорошие деньги. Госконцерт, если вы примете это предложение, уже дал свое добро.

В брюссельском аэропорту Плисецкую встретила чета югославов Добриевичей. Оба – бывшие танцоры бежаровской труппы, оба репетиторы и оба хорошо говорили по-русски. Люба Добриевич сама исполняла «Болеро», и Бежар остановил свой выбор на ней, чтобы показать балет Плисецкой.

– Трудная партия? – спросила балерина после первых приветствий.

– Трудная по дыханию и по памяти. Завтра начнем. За полчаса до начала Бежар хочет вас увидеть.

«Мы встречаемся с Морисом, как знакомые. Хотя вижу его я вблизи в первый раз. В меня впиваются белесо-голубые зрачки пронзительных глаз, окантованные черной каймой. Взгляд испытующ и холоден. Его надо выдержать. Не сморгну… Всматриваемся друг в друга. Если Мефистофель существовал, то походил он на Бежара, думаю. Или Бежар на Мефистофеля?..»

Прекрасная и емкая характеристика хореографа – из-под пера журналиста Ярослава Седова: «Те, кому доводилось работать с Бежаром, поражаются его выносливости. Он приезжает в театр раньше всех и уезжает позже всех. Прочитывает по 8–9 книг в неделю, постоянно слушает музыку, пишет пьесы, сценарии, статьи, эссе. Такое впечатление, что он никогда не устает. Его обычная “норма” – 2–3 больших спектакля и несколько миниатюр в год, но как-то он за сезон умудрился поставить 29 композиций».

– Вот ваше письмо, Майя, – сказал балетмейстер. – На хорошем французском. Но мне сказали, что вы им не владеете…

– Значит, вы получили мое письмо, Морис? Полагала, не дошло…

– У вас всего неделя, – продолжил Бежар. – Настройтесь. У предшественниц были проблемы с памятью. Люба, скажите Майе названия эпизодов, которые вы давали музыке себе в помощь.

Разучивалось «Болеро» действительно трудно: все движения оказались новыми для тела балерины. «Бежар всерьез изучал восточные танцы – индийские, таиландские, персидские, – и что-то из их лексики вошло в его хореографический словарь. Плюс дьявольская выдумка. Асимметрия. Отсутствие квадратности. Полиритмия… Даже натренированные на Бежаре танцоры сбивались. А мне – после “Лебединых” и ”Спящих” – каково?..»