— Следующая станция…
Голос дикторши разбудил Валерия. Фу-ты… он уже спит на ходу: чуть не проехал. Толпа галдящих подростков вынесла его на платформу.
Он плохо помнил, где именно стоял киоск Яны, побрел наугад. Здесь многое изменилось, но киоски так и стояли в ряд у стены, правда, выглядели они по-другому, более современно. Ноги сами привели Хромова к одному из них.
— Скажите, — спросил он у гладко причесанной на прямой пробор девушки, — вы не знали Яну Хромову? Она продавала книги… кажется, на этом месте.
— Яну? Конечно, знала! Случилось ужасное несчастье, — продавщица придвинулась ближе к окошку. — Яна больше не работает, она… умерла.
— Ка-а-ак? — притворился удивленным Валерий.
— Нам хозяин сказал. В середине января она не вышла, и… потом выяснилось, что… ее больше нет. Убили! Представляете, какой ужас?
— Да-а, — подтвердил он.
В глазах у девушки читался вопрос, и Хромов удовлетворил ее любопытство.
— Она обещала мне оставить пару книг.
— Ну… я не знаю, — растерялась продавщица. — Меня сюда поставили недавно, и…
— Понятно, — перебил ее Хромов. — Извините.
Он шел, как в тумане, перебирая в уме варианты, что могло произойти с Яной. Значит, она практически до последнего дня жизни работала в киоске. А как же счет в банке, квартира на Шереметьевской, магазин, дом за городом? Путаница какая-то.
За турникетами сиял светом вестибюль; через прозрачные двери было видно, как сплошной пеленой идет снег.
«Черт! Я же не предупредил в мастерской, что уезжаю! — вспыхнуло в уме Хромова. — Теперь меня могут уволить. И наплевать!»
Он вдруг почувствовал ясно, как невозможно вернуться к прежней жизни в Старице, работать столяром в мебельной мастерской, встречать по вечерам соседку-почтальоншу, пить с ней чай на деревянной веранде, болтать всякую чепуху… С этим покончено. Чья-то твердая, неумолимая рука подвела черту под прожитым, а что ждет впереди, не показала. Ищи, мол, самостоятельно, Валерий, выбирайся с извилистых тропинок на ровную дорогу, мужай.
Домой незадачливый «наследник» добрался спустя час. Раздевшись, он включил плиту, поставил чайник и пошел… осматривать комнаты. В очередной раз!
Антикварных книг Яна, по-видимому, не приобретала, — не по средствам было, — только обычные. Любовные романы, несколько религиозных брошюр, детективы, эзотерика.
— Дань моде! — хмыкнул Валерий.
Пробежал глазами названия. «Магия камней и растений», «Египетский крест», «Азбука начинающего волшебника», «Тантрический секс»…
— Боже! — простонал он. — Бред какой-то.
В кухне закипел чайник, и Хромов отправился пить растворимый кофе со сливками — остатки запасов Яны. Он глотал мутную сладковатую жидкость, обжигаясь и не ощущая вкуса. В уме мелькали названия книг — «Магия камней и растений», «Египетский крест», «Азбука…»
— О-о! — Хромов со стуком поставил на стол чашку, вскочил и побежал в спальню. — Не может быть, — шептал он, лихорадочно перебирая книги. — Какая ерунда!
Нужная ему книга имела глянцевую обложку песочного цвета, точно такие же стояли во всех отделах магазина «Азор». На обложке, гордо расправив могучие плечи, во главе наступающего войска мчался по пескам на колеснице фараон.
Валерий, как завороженный, долго всматривался в яркую картинку, у него засосало под ложечкой: то ли напомнил о себе голод, то ли… подействовал магнетизм изображения. С каким-то суеверным ужасом овдовевший супруг Яны открыл книгу, начал читать. Текст показался ему скучным, перенасыщенным заумными фразами, незнакомыми названиями и научной терминологией. На предложении «Его величество царь Хеопс потратил все свое время, пытаясь отыскать тайные гробницы святилища Тота…» Хромов уснул.
* * *
Войтовский резко обернулся.
— Ты? Дорогая, не входи без стука.
— Почему? — удивилась женщина. — Я хотела сделать тебе сюрприз. Не ждал?
— Честно говоря, нет.
Она села на мягкий диван и заложила ногу на ногу. Леонард, не отрываясь, пожирал ее глазами. На женщине был облегающий атласный костюм кораллового цвета, тонкие чулки, — он знал, что на ней именно чулки, а не колготы, — ногти были покрашены коралловым лаком. Все в тон: длинный шелковый шарф, сумочка, перчатки, губная помада.
— Прекрасно выглядишь, — восхищенно произнес он, переводя взгляд с ее груди на ноги. — Чудесный русский обычай снимать обувь в квартире. Надо привить его в Канаде.
— Вряд ли получится.
— Да, приезжая к деду, я то и дело порывался снять туфли в прихожей. Еле он меня отучил.
— Удалось привыкнуть? — усмехнулась она.
— С трудом.
Войтовский вспомнил, как увидел ее в первый раз. Фантастика! Более острого ощущения ему переживать не приходилось. Он просто глазам не верил. Поразил контраст между тем, что она представляла собой, и тем, что было с ней связано. Не так рисовал он эту встречу в своем воображении. Тогда они еще обращались друг к другу на «вы».
— Простите, вы, кажется, ошиблись, — произнес Леонард, когда она подошла к нему в условленном месте, у Исторического музея.
Вокруг было полно туристов и прогуливающихся москвичей, звучал разноязыкий говор, щелкали фотоаппараты. В Москве стояло лето — солнце в зените, на небе ни облачка, от брусчатки шел жар.
— Пилигрим? — прошептала дама одними губами.
Она сняла большие черные очки, закрывающие пол-лица, и Войтовский обомлел.
— Придите в себя, — грубовато сказала она. — На нас смотрят.
Он был шокирован и… заинтригован. Склонился в полупоклоне.
— Герцогиня?
Дама с облегчением вздохнула:
— Ну, наконец-то.
Так они познакомились. Войтовский был в смятении, он сразу почувствовал нарастающее желание, как только женщина сняла очки. Можно подумать, она разделась перед ним, оказалась в одном бикини! Что-то исходило от нее… даже не эротическое, а… как бы это правильно выразить… затаенно-сексуальное, замешанное на тяжелом, тлеющем темпераменте и необычной, откровенно вызывающей внешности. Она была похожа на… впрочем, Леонард не ожидал увидеть того, что предстало перед ним в ее облике.
— О-о! — вырвалось из его губ.
Сколько он ни подбирал подходящих слов, таковых не нашлось ни в одном языке, на которых он говорил.
Они по молчаливому соглашению в шутку продолжали называть друг друга Герцогиня и Пилигрим — для обоих за этими условными именами скрывалось что-то свое, глубоко запрятанное, придавая общению некий привкус тайны, полунамек на истинное положение вещей. Они играли, балансируя на невероятно тонкой грани между ложью и опасной правдой, между забытым прошлым и призрачным настоящим.