Я замер там, где она меня оставила после танца. У меня не было слов. Хотелось спросить, что мы с этим всем теперь будем делать. Но я не был уверен, что некие «мы» могут действовать сообща. В динамике снова сменился трек, вслед за энергичными риффами электрогитары запел Лагутенко Старший.
– Не бойся, – сказала она наконец, бросив быстрый взгляд на колонку. – Карнавала не будет. Действительно не будет.
Подошла к постели и, поколебавшись, взяла безликую и немного жуткую маску «Баута», протянув мне «Гатто».
– Как ты понимаешь, через таможню и границу тебя не выпустят. Более того, у этих подонков по всему городу понаставлено камер видеонаблюдения с системой распознавания лиц. Как только ты приблизишься к земляной стене, тебя задержит гвардеец в штатском.
– Понятно, почему тут до сих пор канализации нет нормальной, – прокомментировал я.
– Канализации нет потому, что в сравнении с прежними временами население города выросло в сто раз.
– И потому, что усилия тратятся на видеонаблюдение и громкоговорители на границе. Лучше бы канализацию перестроили, – добавил я.
Но девушка поправила:
– Ее бы перестроили, если бы знать не жила на холме. Потому что сейчас им на потребности остальных буквально… плевать. Пахнет только бедным.
Она надела маску, убрала волосы и приказала скрыть лицо и мне. Потом протянула мне свое пальто, забрала у меня сюртук. Какое-то время мы провели перед зеркалом. Рукава ее одежды кончались высоко над манжетами, под мышками очень жало. Девушка потопталась у своих башмаков и разумно решила оставить их в номере. Когда мы спускались по лестнице, издалека раздался негромкий гудок, какой должны были издавать фабрики в угольную эпоху, приглашая рабочих на очередную шестнадцатичасовую смену.
– Вечерний зов, – с тревогой пояснила девушка. – Времени осталось немного. Скоро нас начнут искать.
Сбежав вниз и позволив подозрительно глянувшему на нас мавру открыть перед нами двери, мы вскочили в ландо первого же в очереди таксиста. Оно ождало клиентов так давно, что хозяин успел закемарить.
– Имение Пшенок. Быстро. Платим четыре серебряных, – распорядилась девушка.
Выглядели мы при этом, наверное, довольно дико, и таксист не спешил стегать коней.
– Я, конечно, очень извиняюсь! – сказал он, потягиваюсь. – Но не могли бы вы заплатить вперед? Так быстрей поедем.
Моя спутница начала лихорадочно шарить по карманам, но я уже понял, в чем ее ошибка, нащупал в надетом на меня пальто батарейки и протянул ему пять штук.
– Даем пять, но педаль в пол!
– Побежим галопом, ваша светлость! – Он направил повозку по улочке, которая шла параллельно проспекту. – Могу ли я полюбопытствовать, что заставляет господ в масках так отдаляться от сердца Карнавала? Приватная вечеринка? Вы только ничего не подумайте! Чисто научный интерес.
Он был из тех типичных таксистов, которые все время болтают. Не желая с ним разговаривать, Дама бесцеремонно звякнула защелками, и над нами, отделив от кучера, раскрылась кожаная гармошка крыши. В салоне воцарилась темнота, которую иногда нарушали проплывающие за пластиковыми оконцами фонари. Когда за бортом мелькнул дом Воловичей, моя соучастница негромко, но очень зло сказала:
– «Воловичи», как же. Гуры – их настоящая фамилия. Колхозная элита. Просто повезло – сидели на ресурсах, когда время остановилось. Старший – начальник райисполкома, жена его – в горисполкоме. Гуры. Худший район страны. После наступления Ночи назвались Воловичами, въехали в их имение. Забрали чужой герб. Нарисовали фальшивое родовое древо. Горожане, конечно, все помнят. Но молчат. Кому охота бодаться с властью? Вот и вся аристократия.
Мы углубились во тьму и галопом понеслись через жилые кварталы непарадной части города. Прохожие тут почти не встречались, огней тоже стало меньше. Зато посреди щербатых сталинских бараков, унылых панелек и частных деревенских домиков начали попадаться фермы и мастерские. Только теперь я осознал величие и размах Города Света – поселение раскинулось на достаточно большой территории, всосав несколько близлежащих сел. Исчезновение солнца опустошило былые столицы и притянуло их жителей в не существовавшие раньше мегаполисы: магнитом послужило электричество.
Похоже, мы направлялись к ТЭЦ – воздух становился все менее прозрачным, наполнялся смогом, в желобах шиферных крыш виднелись черные ручейки пыли. Мне не терпелось спросить у Дамы, что она задумала, но, как оказалось, она была на другой волне.
– Скажи, как она выглядит? Та, которую ты ищешь? – Света хватило на то, чтобы увидеть закушенную губу. – Красивая?
Как можно ответить на такой вопрос? Конечно же, красивая. Очень. Но разве дело в этом? Подумав, я полез в карман брюк и выудил плоский футлярчик визитницы. Открыл и протянул ей то, что так старательно хранил все это время.
Мы жили в приподнятой на сваях хижине в бамбуковых зарослях в трех шагах от моря. На тайном пляже в Камбодже, который походил на рай настолько, насколько это вообще возможно. Утром нас будило пение птиц – стены из бамбука не приглушали симфонию природы. Днем купались в море, вечером ели зеленое карри. Когда ощущение времени окончательно исчезло, а необходимость отлета в родные морозы растаяла в беззаботной тени бамбуковой рощи, какой-то странствующий фотограф снял ее на камеру типа полароида, кажется, это был Instax, последняя попытка вернуть людей к физическим фотоснимкам в мире, где домашние альбомы перекочевали в телефоны и яблочники.
Тот чудак-фотограф выглядел колоритно – длинные седые волосы, вечная сигарета в зубах. Таких много скиталось по побережью. Мы пили индийский молочный чай в кафе на пляже, наблюдая, как вечернее солнце ныряет в багровое небо. Он вышел из заката и забрал в вечность только ее. Только мою единственную. До того как мы успели что-то возразить. Я в кадр не попал. Старик сказал, что он сделал снимок абсолютного счастья. И что снимок будет стоить файв доллаз, и мы оставим его без ужина, если не согласимся. Я дал ему три, и это фотографа полностью удовлетворило. Благодаря тогдашней щедрости у меня сохранилась фотография. Единственное ее изображение, зарумяненное вечерним солнцем.
Дама Карнавала приняла снимок, поднесла его к окну, не сумела ничего разглядеть и нащупала выключатель. Над нами зажегся прикрепленный к кожаному потолку фонарик. Она сняла маску и всмотрелась в фото. Улыбнулась – одним уголком губ.
– Теперь понятно, – произнесла она, возвращая карточку. – Теперь понятно.
Дама выключила свет и, быстрее чем я что-нибудь успел понять, подсела ко мне. Моя маска была властно сдвинута вверх, а ее губы прикоснулись к моим. Ее дыхание было таким же, как и волосы: жасмин, корень ириса, дубовый мох. Я не уловил мгновения, когда она оказалась у меня на коленях, сжав меня бедрами. И это было приятно, и хотелось, чтобы она прижималась сильней. Ее платье уже расстегнулось, и оттуда на меня лилось белое пламя. Но я положил руки ей на плечи и мягко отстранил ее. Тыльной стороной дрожащей ладони погладил ее по щеке. Красивая. Очень красивая. Но разве дело в этом?