Моя оптика изменилась: глаз уже не обращал внимания на напечатанные топонимы, замечая только рисунки и подписи Шахтера. Фантастический мир «Гомелей», «Могилевов», «Слуцков» не имел ничего общего с путями, по которым мне предстояло идти. Я сразу же узнал трапецию Горы, проскользил взглядом по линии под ней и наткнулся на маленькую точку «Насамоны». Хуторок находился в огромной, проходящей через всю карту «Области туманов». Нужное мне направление на юго-восток от теперешнего местонахождения упиралось в огромное поселение под названием Город Света. Рядом с ним и правда текла широченная река, переименованная Шахтером, который написал поверх старого названия «Эридан».
Путь к Городу Света начинался ниже области туманов, рядом с поворотом на него торчал значок «Мерседеса» на палочке. Дальше рядом с дорогой высился огромный штырь, от которого в разные стороны клином расходились лучи. «Оракул» – гласила надпись рядом. За Оракулом направление было подчеркнуто двумя линиями, по которым шел частый вертикальный заборчик. Отсутствие подписи не позволяло понять, что имел в виду разведчик, рисуя эту ограду.
Уже пройденный отрезок от Грушевки до Насамонов был довольно большим. Если мы смогли пробиться так далеко без компаса, может, когда-нибудь дойдем и до финальной точки нашего путешествия. Которая находилась настолько далеко, что при существующем масштабе карты ее пришлось бы искать где-то не только вне стен моей комнаты, но и за забором Насамонов.
Но если не начнешь идти – не достигнешь цели, не начнешь искать – не найдешь. Если не можешь чего-то дождаться, надо пытаться к этому прийти.
Раздел пятый
«Эти страны отделяют высокие, недоступные горы, и никто их еще не переходил. По словам лысых, на горах обитают, хотя я этому не верю, козлоногие люди, а за этими горами – другие люди, которые спят шесть месяцев в году. Этому-то я уж вовсе не верю» (Книга IV. Мельпомена. 25).
«Об упомянутых перьях, которыми, по словам скифов, наполнен воздух, и оттого, дескать, нельзя ни видеть вдаль, ни пройти, я держусь такого мнения. К северу от Скифской земли постоянные снегопады, летом, конечно, меньше, чем зимой. Таким образом, всякий, кто видел подобные хлопья снега, поймет меня; ведь снежные хлопья похожи на перья, и из-за столь суровой зимы северные области этой части света необитаемы. Итак, я полагаю, что скифы и их соседи, образно говоря, называют снежные хлопья перьями. Вот сведения, которые у нас есть о самых отдаленных странах» (Книга IV. Мельпомена. 31).
«У невров обычаи скифские. За одно поколение до похода Дария им пришлось покинуть всю свою страну из-за змей. Ибо не только их собственная земля произвела множество змей, но еще больше напало их из пустыни внутри страны. Поэтому-то невры были вынуждены покинуть свою землю и поселиться среди будинов. Эти люди, по-видимому, колдуны. Скифы и живущие среди них эллины, по крайней мере, утверждают, что каждый невр ежегодно на несколько дней обращается в волка, а затем снова принимает человеческий облик. Меня эти россказни, конечно, не могут убедить; тем не менее так говорят, и даже клятвенно утверждают это» (Книга IV. Мельпомена. 105).
«Среди всех племен самые дикие нравы у андрофагов. Они не знают ни судов, ни законов и являются кочевниками. Одежду носят подобную скифской, но язык у них особый. Это единственное племя людоедов в той стране» (Книга IV. Мельпомена. 106).
«Будины – коренные жители страны – кочевники. Это – единственная народность в этой стране, которая питается сосновыми шишками. Гелоны же, напротив, занимаются земледелием, садоводством и едят хлеб. По внешнему виду и цвету кожи они вовсе не похожи на будинов. Впрочем, эллины и будинов зовут гелонами, хотя и неправильно. Вся земля их покрыта густыми лесами разной породы. Среди лесной чащи находится огромное озеро, окруженное болотами и зарослями тростника. В этом озере ловят выдру, бобров и других зверей с четырехугольной мордой» (Книга IV. Мельпомена. 109).
Я читал Геродота, и в голове моей вертелись то ли перья, то ли снежные хлопья. Какой-то залетный пройдоха две с половиной тысячи лет назад заглянул одним глазом в мои края, ничего тут не понял, рассказал другим людям, которые тоже ничего не поняли, но пройдохе поверили. Они старательно переносили глупости из рукописи в рукопись, хранили в монастырях, печатали in folio. А потом над ними потешались. Потом – определили по линии художественной литературы, исторического фэнтези.
А сейчас по эскизу чужих предрассудков и выдумок кто-то третий начал выстраивать реальный мир. Вот же они, «перья», нарисованные на карте, которую заказал Кочегар и нарисовал Шахтер. Вот линия, которая обозначает границу Геродотовых «хлопьев» – выше бывших «Ошмян» через «Сморгонь» до «Полоцка». И ничего, что рядом вопросительный знак поставлен. Вот они, козлоногие, в последней сводке световых новостей, так же как и невры, превращающиеся в волков, андрофаги, которые пожирают целые поселения, скифы, которые бьются с андрофагами, не слезая с коней. Откуда весь этот мир выскочил вдруг? Из какой дыры в исторической ткани? И где были скифы с козлоногими, когда люди расщепляли атом, моделировали бозон Хиггса и играли в «Майнкрафт»? Может, он и не выскочил, а кому-то просто пригрезился во тьме?
Я отложил книгу, погладил Герду – она была горячей и спала глубоким сном. «Подожди меня тут, девочка моя», – попросил я и, оставив пальто, рюкзак с цинком и ружье рядом с ней, взял свечу, вышел из комнаты и стал спускаться по деревянным ступеням вниз. В конторе у камина начали собираться какие-то люди – я слышал из-за двери голоса, в каждом из которых присутствовали оттенки грибковского тенорка. Раздавался скрежет открываемых банок с тушенкой и звон бутылок. Я решил не выходить знакомиться, чтобы жадные Грибки не подумали, будто я посягаю на их драгоценный харч. Вместо этого я спустился еще на уровень ниже, направляясь по стрелке, которая указывала в сторону бани.
В фригидарии, или, если проще, холодной раздевалке, за столом сидели два плотных мужика в простынях. В наши времена состоятельность незнакомца определить можно с первого взгляда по его фигуре. Чем шире в талии, тем олигархичнее. И это были очень богатые джентльмены. Богатство свисало с их бедер и животов многочисленными складками. Даже шеи у них были очень состоятельные, в три обхвата. Да что там. Носы! В носах они были шире, чем многие Грибки и Грибчихи целиком. На столе стояла пластиковая бутылка с холодной водой – еще одно свидетельство исключительного Грибкового гостеприимства. Мужчины выглядели оголодавшими и немного разочарованными.
– Дабраніч! – сказал один из них. – Я Мыкола. А тей – Андрон
[5].
– Я – Книжник.
– Чі можа ё ў вас з собейю шчосць пад’есці?
[6] – Микола говорил на интересной смеси нескольких языков. В минских полисах так не разговаривали.