Он крутил фотографию в руках и так и сяк, пробовал рассматривать даже вверх ногами, но потом вернул Мирославе и проговорил с сожалением:
– Та девушка была в темных очках и в сером плаще с капюшоном.
– Спасибо, – вздохнула Мирослава, – извините, что потревожили.
Детективы направились к двери, а Михалыч побежал за ними.
– Погодьте, – нагнал он их у самого выхода, – вот если бы вы мне ее живьем показали и в этом, – он показал руками капюшон, – я бы тогда…
– Спасибо, – еще раз поблагодарила Мирослава, – вполне возможно, что следственные органы воспользуются вашим предложением.
– Э, – погрозил он пальцем и засмеялся хриплым смехом, – не надо меня на органы, а менты, если что, пусть приходят, помогу, чем смогу.
– Они теперь полицейские, – сказала Мирослава.
– А нам все едино, – отмахнулся Михалыч и закрыл за ними дверь.
Когда они сидели в машине, Мирослава спросила Мориса:
– Вот скажи, ты бы надел летом плащ, пусть и легкий?
– Так дождь был…
– Ну и что?!
– В общем-то, наверное, нет, ограничился бы зонтом.
– Вот и я о том же. Следовательно, она заранее планировала.
Морис пожал плечами.
Вечером приехал Шура и сообщил, что испытывает двойственное чувство. С одной стороны, ликование, потому как дело близится к развязке. А с другой стороны, некоторую печаль. Мирослава не стала спрашивать о причине его печали. Она о ней догадывалась, так как и сама испытывала нечто подобное.
Подводя итог, Наполеонов сказал:
– На листках письма отпечатки двоих людей, покойного Артема Солодовникова и, надо думать, Александры Калитиной. Последние обнаружены на руле машины Шиловского и на других внутренних частях его автомобиля. Она даже не потрудилась стереть их.
– Наверное, ей было все равно, – тихо обронил Морис.
– То есть?
Миндаугас ничего не ответил, ему не хотелось объяснять, что с потерей любимого человека окружающий мир перестает существовать для любящего. Мирослава поняла, что он имел в виду.
А Шура сказал:
– Возможно, она была уверена, что мы на нее не выйдем. А пальчиков ее в базе нет. Так что, если бы не письма, нам и сравнивать было бы не с чем. Теперь дело стало за тем, чтобы найти и задержать гражданку Калитину. – При этом Наполеонов не сводил глаз с детектива.
– Шура, – попросила Мирослава, – не смотри ты на меня жалостливыми щенячьими глазами. Мне, конечно, нисколько не жаль денег такого клиента, как Эдуард Бенедиктович Шиловский, и я могу нанять спецов, которые отыщут Калитину. Она ведь обычная девушка, а не спецагент, и поэтому надежно спрятаться не сумеет. Да и не думаю, что она готова провести всю свою жизнь в подполье.
– И что же ты предлагаешь? – спросил Наполеонов.
– Порадеть о престиже полиции. У вас есть не просто фоторобот Александры Калитиной, а ее портрет. Состарьте его слегка и разместите всюду, где возможно. Объявите вознаграждение тому, кто укажет ее место нахождения.
– Опять деньги государственные, – сокрушенно вздохнул Наполеонов.
– Да, не плачься ты! Стрясу я эти деньги с Шиловского.
– Ну, коли так… – задумчиво проговорил Наполеонов, и по его лицу стало видно, что он принял решение. Уже перед тем как отправиться спать, Наполеонов неожиданно спросил Волгину:
– Как ты думаешь, почему Александра писала Артему бумажные письма? Ведь проще было бы переписываться по мылу.
Мирослава вздохнула и сказала:
– Конечно, проще. Но только я думаю, что переписка у них была не обоюдной…
– То есть?
– Писала только Саша. Я уверена, что Артем ей не отвечал.
– Но почему она писала все-таки не на электронную почту?
– Как натуре романтической, Саше, вероятно, казалось, что бумажные письма прочнее и долговечнее электронных, которые можно легко удалить.
– Бумажные можно порвать, сжечь или просто выбросить, – возразил ей Наполеонов.
– Можно. Но, как видишь, Артем этого не сделал.
– Рука не поднялась?
– Ответить на этот вопрос нам теперь некому. Может быть ему, как и Александре, была свойственна некая толика романтизма.
– Ты считаешь Калитину девушкой романтической? – усмехнулся Наполеонов и добавил: – И это после того, как она раздавила Шиловского, не усомнившись в своей правоте?
– Может быть, именно поэтому. Ведь она мстила за любимого.
– А у тебя хватило бы духа раздавить кого-нибудь, как гусеницу?
– Нет, – ответила Мирослава.
– Ну вот видишь, – удовлетворенно констатировал Наполеонов и услышал в ответ:
– Я бы просто его пристрелила.
– Что? – вытаращил он глаза.
– Что слышал.
И Наполеонов, как ни вглядывался в бесстрастное лицо Волгиной, так и не смог понять, пошутила она или сказала серьезно.
На следующее утро Мирослава позвонила Эдуарду Бенедиктовичу Шиловскому, накануне безрезультатно обрывавшему ее телефоны, и проинформировала, что она вычислила убийцу его сына и сообщила его имя полиции. Теперь остается подождать, пока она его задержит.
– Я готов выделить любые средства! – закричал Шиловский в трубку.
– Возможно, понадобится некая сумма для вознаграждения тому, кто сообщит, где скрывается убийца, – проговорила она спокойно и, не прощаясь с клиентом, отключилась.
– Вот стерва! – то ли возмутился, то ли восхитился Шиловский.
– Она не стерва, – тихо сказала Ксения.
– Что? – Эдуард Бенедиктович оглянулся на жену и с укором покачал головой, при этом стараясь спрятать улыбку: – Нехорошо подслушивать чужие разговоры.
– Так я не чужие разговоры подслушиваю, – ответила она с невинным выражением преданной жены, – а родные! Мужнины!
Он не выдержал и рассмеялся.
– Ксюша! Ты бесподобна!
– А скоро у тебя еще появится парочка бесподобных.
– Что ты имеешь в виду? – удивился он.
– Я беременна! И УЗИ показало двоих!
– Ксюша! – воскликнул он, кинулся к ней, обнял ее, потом отстранился и встряхнул за плечи. – Ты не разыгрываешь меня? – Он пытливо заглянул ей в глаза.
– Какой ты глупый! – улыбнулась она нежно. – Впрочем, как и все мужчины! Разве такими вещами шутят?
– Ксюша! Как я счастлив!
– И я тоже. Но должна предупредить тебя сразу.
– О чем? – насторожился Шиловский.
– О том, что детей своих я буду воспитывать сама!