Совы не сбиваются в стаи, они – убежденные одиночки, если не считать партнера и птенцов. Из-за этой врожденной склонности связь Уэсли со мной лишь крепла со временем, а к любым другим живым существам он относился враждебно. Если в комнату заглядывал кто-то, кроме меня, он с некоторых пор стал странно кривляться – я называла это «совиным не-не-не», потому что он как будто отрицательно тряс головой.
Впервые я лицезрела «совиное не-не-не» в Калтехе, столкнувшись с птенцом сипухи в секции, где держали диких сов. Уэлси стоял на полу вольера, скрючившись, будто от боли, и терся клювом о пол. Я тут же подбежала, пытаясь ему как-то помочь, но он на меня не реагировал, разве что стал тереться клювом еще сильнее. Может быть, он задыхался? Я встала на четвереньки и попыталась заглянуть ему в лицо, чтобы понять, что с ним не так. Я довольно долго так стояла, но он так и не изменил своего странного поведения и ни разу не отреагировал хоть как-то на мое присутствие. Я подумала, что ему, должно быть, совсем плохо, и помчалась в кабинет к доктору Пэнфилду сообщать о несчастном случае.
– Успокойся, – сказал он мне, – опиши в точности его поведение.
– Фух, доктор Пэнфилд, он весь сгорбился, клюв у самого пола, качает головой, словно говорит «нет, нет, нет». Я подошла проверить…
– Ты подошла?
– Да, подошла и села на пол рядом с ним, чтобы понять, что с ним случилось, к самому клюву наклонилась, но ничего такого не увидела…
– ЧТО ты сделала?! – он аж вскочил из своего кресла. – Да ты разве не знаешь, что это у сипух – последнее предупреждение, после которого они впиваются в лицо? Тебе повезло, что ты осталась с глазами, Стэйси. Он пытался тебе объяснить, что сейчас тебя убивать будет.
Я внезапно почувствовала слабость во всем теле. Чудом пронесло.
– Ну и дурацкое какое-то предупреждение, – буркнула я, смутившись из-за своего невежества. – Он ведь даже меня не видел, как он мог мне угрожать? Да и кто в здравом уме примет нечто настолько смешное и странное за угрозу?
Доктор Пэнфилд в ответ лишь моргнул.
Неясно, опознают ли другие животные в таком поведении угрозу. По крайней мере, выглядит оно довольно дико – в теории этого может оказаться достаточно, чтобы отпугнуть другого зверя. Однако наиболее вероятно, что понять такое предупреждение способна лишь другая сова. Судя по всему, «не-не-не» свойственно исключительно сипухам. Все виды сов, включая сипух, сначала разворачивают вперед крылья и распушают перья, чтобы казаться крупнее, и раскачиваются из стороны в сторону, двигая головой, шипя и клацая клювом, однако лишь сипухи после этого переходят к «не-не-не», делая противнику последнее предупреждение. Раскачиваясь, они становятся похожи на монстра из фильма «Чужой», который тоже выгибался и угрожающего раскачивался. Шипение так и вообще понимают как угрозу, кажется, почти все животные в мире, и многие распушают перья или шерсть, или вообще надуваются, чувствуя опасность. Вспомнить хотя бы лебедей или кошек – и те и другие нахохливаются и шипят. У «не-не-не» есть одно кардинальное отличие, делающее такое поведение не сильно похожим на угрозу – у сов в этот момент отсутствует прямой зрительный контакт с врагом. Но если вспомнить об основном источнике информации сов – слухе, то все становится на свои места. Наверняка они скорее среагируют на атаку не при виде движения, как мы, а при едва различимом звуке напряжения мышц врага, готовящегося к прыжку. Нам крайне сложно представить себе ход мысли сипухи, потому и многие их действия кажутся нам странными или смешными – для самих же сипух все они весьма логичны, и это – самое главное.
Теперь, когда Уэсли повзрослел и отдалился от окружающих, я осталась единственной, кто мог наблюдать за его забавными проделками. Я пыталась описать друзьям его удивительные полеты и лихие маневры, но они не особенно мне верили. Один мой друг, Курт, умолял меня придумать, как спрятать его в комнате так, чтобы он смог понаблюдать за играми Уэсли. Наконец, я сдалась, решив, что если положить Курта на кровать и тщательно укрыть кучей постельного белья, то, если он будет абсолютно неподвижен, как полевой биолог, наблюдающий за дикими животными, лежа под маскировочной сеткой, я смогу принести в комнату Уэсли и Курт сможет за ним понаблюдать. Курт радостно поддержал мой гениальный план, сказав:
– Если со мной прокатит, можно будет и остальным показать.
Я оставила Уэсли одного в ванной, а Курт тем временем тихо прокрался в спальню. Мы завалили его грудой одеял и простыней, оставив маленькую дырочку.
– Так, ладно, – сказала я. – Запомни: что бы ни случилось – не смей шевелиться. И чтобы ни звука. И еще: главное – терпение! Если он, играя, исчезнет из твоего поля зрения – не шевелись, дождись, пока он вернется, ладно?
Курт, дюжий детина-норвежец из Южной Дакоты, способный в одиночку спустить по лестнице целый холодильник, ощутимо занервничал.
– А что мне делать, если что-нибудь пойдет не так? – спросил он.
– А что может пойти не так? – нетерпеливо спросила я. – Я вернусь минут через двадцать. Если он не станет играть – попробуем в другой раз.
Успокоив Курта, я добавила:
– Всё, теперь тихо. Я пошла за ним.
– О’кей, – донеслось из-под горы белья.
Я внесла Уэсли в комнату, вышла и закрыла за собой дверь, как делала всегда, оставляя его летать и развлекаться самостоятельно. Я решила не сидеть в комнате, поскольку надеялась, что если вдруг он все же услышит под одеялами чье-то дыхание, то решит, что это я, забыв, что я вышла. Я ушла в другую часть дома, встретилась с Вэнди и Энни, мы с подругой заболтались, и я потеряла счет времени, так что на самом деле прошло не двадцать, а около сорока пяти минут, прежде чем я решила вернуться и оценить обстановку. Я стояла с другой стороны двери, надеясь услышать, как играет Уэсли, однако не услышала ровным счетом ничего. В комнате было тихо, как в склепе.
Я открыла дверь и увидела следующую картину: Уэсли стоял на кровати буквально в дюйме от смотрового отверстия Курта, раскачиваясь из стороны в сторону, нахохлившись и развернув крылья вперед в классическом жесте предупреждения. Периодически он делал «не-не-не» и слегка бросался вперед, щелкая клювом и шипя.
Из-под одеял раздалось едва слышное:
– Помогите…
– Ты чего делаешь, Уэсли? – спросила я, подняв бузотера и пристегнув к насесту.
Курт сбросил свою неудачную маскировку. Он был весь вспотевший и бледный, с неповторимой легкой зеленцой в лице.
– Ты куда пропала? – спросил он.
– Э-э, ну… Я думала, что у вас тут все в порядке. Когда он тебя нашел?
– Когда? Когда?! Да в ту же гребаную секунду, когда ты закрыла дверь, вот когда! Он тут же подлетел ко мне и два часа кряду грозился выколоть мне глаз!
– Курт, – сказала я, – Прошло всего минут сорок пять.
– Сорок пять минут? Ну, знаешь… Сама попробуй сорок пять минут пролежать рядом с совой, которая постоянно щелкает клювом прямо перед твоим глазом!